— Заходи… Только у меня не прибрано. Бабы нет. У детей гостит, а мне не с руки.
Уже ступив в коридор, Варяг заметил лежащий на полке у двери небольшой сапожный молоток. На сапожника старик не тянул и, видно, приберегал вещицу для внезапного неприятельского вторжения. Вот только поможет ли такой «томагавк»?
— Не беда. Долго засиживаться не стану, — пообещал Владислав.
Глянув через плечо, старик смерил Варяга цепким взглядом и нарочито грубовато отозвался:
— Надеюсь.
Устроившись за столом, Варяг вытащил из пакета бутылку коньяка, шматок копченого сала, балык и прочие гастрономические изыски, от одного вида которых старик должен был истечь слюной. Но не истек, на угощение даже не взглянул. Стало быть, нутром еще крепок. Энергично отмахнувшись от копченостей, сообщил:
— Нельзя мне… Язва! А вот коньячку приму. Говорят, в малых дозах благоприятствует, а потом я и не пивал такого. Сколько же на нем звезд?
— Восемнадцать, — с улыбкой сообщил Варяг.
— Ого! — уважительно протянул старик. — Верно, не пивал! Я сейчас рюмашки достану, — засуетился он, открывая шкафчик.
Выдернув пробку, Варяг разлил коньяк по рюмкам, себе — немного, лишь залил дно, старику — щедро, едва ли не через край. Взяв рюмку, старик слегка приподнял ее, разглядывая коньяк на свет. Остался доволен — морщинистые губы, как бы поросшие густой серой щеткой, разошлись в довольной улыбке. В этот момент он напоминал ребенка, которому обещали сладкое. Отпивая коньяк маленькими глотками, старик старался сполна прочувствовать его вкусовые качества.
— Настоящий, — одобрительно произнес он, поставив рюмку на стол, — струйки-то так и ползут по стеклу. Ну, чего хотел? Спрашивай! — дружелюбно скосил он взгляд на початую бутылку.
— Ты ведь в школе СМЕРШа обучался? Ничего, что на «ты»?
— Я без претензий, — отмахнулся старик. — А в СМЕРШе служил, верно, — согласился он.
— Вместе с Беспалым?
— С ним, — кивнул Гурий Валерьевич.
Посчитав, что самое время немного и закусить, он поднял вилку и уверенно подцепил кусочек балыка, позабыв про врачебные запреты. Осторожно опустил угощение в рот, смежив при этом от удовольствия веки. Угощение пришлось ему по вкусу, одобрительно крякнув, он потянулся за вторым куском.
— В вашей школе не было случайно этого человека? — Варяг положил перед стариком фотографию.
Гурий Валерьевич поднял со стола тяжелые роговые очки и, прищурившись, нацепил их на нос, заправив дужки за пухлые уши, поросшие темно-серыми длинными волосами. Взяв фотографию за краешек, будто опасаясь, что фотобумага может рассыпаться в прах, он поднес ее к глазам. На снимке был запечатлен молодой человек в форме офицера НКВД. Взгляд упрямый, нахальный, даже дерзкий. Но это, похоже, не от молодости, а от власти, что давалась в приложение к петлицам и ромбикам.
— Как же не знать… Федька это! Какая же у него фамилия… Ага, вспомнил! Крепких Федот! Он вместе с нами учился.
— И куда же он потом делся? — спросил Варяг.
— Не закончил он, — возвратил старик фотографию.
— Выгнали, что ли? — удивился Варяг, укладывая фотографию в бумажник.
Старик неожиданно расхохотался, показав парочку уцелевших зубов. Лицо его при этом приняло какое-то злодейское выражение. Он напоминал людоеда, вышедшего на пенсию. Но весь его вид как бы говорил, что силенок у него еще предостаточно, чтобы загрызть злодея даже единственным клыком.