– Кем вам приходился Алексей Петров? – поинтересовался Володя. – Он же Парфений Агапьевич Морозов.

– Прямо не знаю, что ответить, – вздохнула владелица избы. – Много лет назад в церкви в Муркине батюшка мой служил алтарником. А Агапий Парфеньевич, отец Парфения, пел на клиросе, голос у него был потрясающий, стены от его баса гудели. Талант. Я-то в Муркине всю жизнь живу. А Агапий приехал, когда мне, может, лет шесть-семь было. Жена с ним прибыла, Марфа, и двое сыновей – Парфений да Иринарх, совсем они мелкие были. Родители воцерковленные, в храм на службу пойдут, мне велят за малышами смотреть. Вот я с ними везде и таскалась. Если дети штанишки намочат, их не отругают, а подзатыльник отвесят мне, отец строго спросит:

– Почему на горшок не посадила? Плохая из тебя нянька.

Мальчики подросли, но я-то все равно была старше! Им, например, пять, а мне десять, ну, может, одиннадцать. Теперь их из школы привести надо было, покормить. Взрослые пропадали на работе. В колхозе строго было с дисциплиной, в то время за прогул за решетку посадить могли. Иринарх с Парфением мне вроде братьев стали. Вот как-то так.

– И вы, наверное, знаете, что случилось в подземелье бывшего дома купца Радова? – задал вопрос дня Костин. – В нем располагался долгое время лагерь «Ежик с фонариком».

Татьяна пригладила рукой волосы.

– Кто ж вам сообщил о той истории?

– Нашлись люди, – обтекаемо ответила я, – но нам хочется услышать ваш ответ. Только без вранья.

Хозяйка наполнила чашки чаем.

– Вы мне холодильник, я вам правду. Таков договор-то. А я честно выполняю взятые на себя обязательства. Дети не всегда на отца-мать похожи, иногда они в дальнюю родню удаются. И подчас порядочному мужу достается гулящая жена. Агапий был положительный мужчина: честный, добрый, супругу любил, несмотря на то что отец ее… М-да. Про это промолчу, Марфа же…

Татьяна издала стон.

– Актриса была еще та! Идет по улице, глаза долу, волосы под платком, со всеми, даже с ребятишками, первая здоровается. Голос тихий, одежда скромная, для каждого слово доброе найдет. В деревне Марфу любили, уважали. Она была портниха знатная, в Москву часто ездила, клиентов посещала. У одного заказ взять, другому примерку сделать, третьему готовую вещь отдать. Зарабатывала прилично, имела справку об инвалидности. Болезнь какая-то у нее нашлась. Агапий отцу моему один раз сказал:

– Кабы не жена, сидеть бы нам на одной картошке, я-то почти ничего не зарабатываю. Марфа в семью деньги приносит.

Дома в Муркине у них не было, они снимали избу, жили не один год, их стали местными считать. Из-за Марфы в село подались, она в столице задыхалась. Один раз иду из школы, погода отменная, вот я и решила не по дороге топать, пыль от телег глотать, а через лесок пробежать. Свернула на опушку, да пошла не по той тропинке, заблудилась, вышла к какому-то дому. Вроде не жилой он, заглянула в окно. Матерь Божья! Там Марфа и наш председатель колхоза сами догадайтесь чем занимаются. Вот оно как! Убежала я оттуда, добралась до деревни, села на скамеечку у магазина, не знаю, что делать. Родителям рассказать? Стыдно ужасно. Придется ж объяснять, что видела. И тут Марфа со стороны леса к сельпо подходит: юбка длинная, на голове платок, глазки долу. Увидела меня, закудахтала: