– А можно автоматы посмотреть? – не утерпел кто-то. Конечно, принесли игрушку, а в руки не даем.

Я бы на месте этого пацана так долго сдерживаться не смог. Приятно, когда молодое поколение бьет твои рекорды.

– Можно.

Без Рин я бы с ними не справился, однозначно. Хотя бы из-за сломанной руки. Впрочем, в одиночку демонстрировать сборку-разборку такой толпе народу тоже тяжело, даже когда у тебя с руками порядок. А уж уследить за тем, чтобы никто не уронил железку себе на ноги и не прищемил пальцы… А, да, нужно будет потом оба автомата еще раз проверить. Вдруг правда что-то из мелких деталек решат прикарманить, а то и просто – случайно затеряют. Автоматы, конечно, учебные, но Стэн и за учебные голову открутит, невзирая на давнюю дружбу.

В общем, вывалиться из школы мы смогли только через час, когда все желающие уже натискались с вороненым железом всласть. Еще минут пятнадцать пришлось вежливо отказываться от чаепития в директорском кабинете.

Асфальтированный двор встретил нас идеальной чистотой – опавшие листья были аккуратно сметены в кучи на газонах – и тишиной. После встречи школьников вновь загнали на уроки. Правда, боюсь, им теперь учеба в головы не полезет. Мне бы точно не полезла в их возрасте.

– О чем задумался? – Рин пристроила на плечо сумку, а я пожалел, что ничем не могу ей помочь. Скорее бы кости окончательно срослись.

– О детстве, – я поднял здоровую руку и кончиками пальцев ухватил одинокий кленовый лист, отделившийся от ветки, – и о детях. Ты спросила, как зовут парня, который про кошку рассказал?

– Да, – Рин демонстративно вытащила из кармана старенький блокнот, – и даже записала.

– Надо будет Стэну передать, пусть возьмет на заметку.

Получать письма – давно забытое удовольствие. Обычно почту, предназначенную чистильщикам, забирают еще на Базе, но сейчас, пока мы в отпуске, кто-то не поленился донести письмо до нашего почтового ящика. Сначала я с удивлением воззрилась на обратный адрес, размышляя, кто мог писать мне из Столицы, но потом разглядела фамилию профессора Гаэнара, которому несколько недель назад отсылала собранные материалы. Конверт оказался неожиданно толстым – трактат там, что ли? Я поднялась обратно в квартиру, аккуратно вскрыла письмо и развернула сложенные вчетверо желтоватые листки.

«Здравствуйте, Рин! – писал профессор. – Я колебался между обращениями «дорогая» и «уважаемая», но первое показалось мне слишком фамильярным, а второе – слишком официальным. Прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за собранные данные. Далеко не все мои студенты были столь аккуратны и внимательны – а ведь им не приходилось совмещать исследования со сложной и опасной работой.

На этом можно было бы откланяться и не надоедать вам больше, но мне очень хочется поделиться с вами одной теорией. В молодости я слишком уж упирал на естественные науки, считая литературу и искусство уделом богемы, и теперь горько в этом раскаиваюсь, потому как фольклор представляет собой интереснейшую тему для исследований. Возможно, меня к этому подтолкнула череда катаклизмов, которую сейчас принято считать началом эпохи Ржавчины. Ведь когда еще вспоминать легенды, если не во времена, когда классическая наука оказывается бессильна?