– А эт… – Лукин оглянулся, – Прошка! Прошка, подь сюды!

– Вот… – подхватив мальчишку лет двенадцати за плечо, он поставил его перед собой, – старшенький мой!

В голосе его звучала суровая нежность кондового русского мужика, не жалеющего для отпрыска ни отцовской любви, ни вожжей.

– Хм… очень приятно, – серьёзно сказал лектор, обмениваясь рукопожатием. Прошка, жилистый белобрысый мальчишка с оттопыренными ушами, глядел с вежливым прищуром и безо всякого пиетета, положенного перед человеком куда как более взрослым.

– Митрий тама как? – без перехода поинтересовался Никифор Ильич, сбивая с мыслей.

– Малярия, – неопределённо ответил студент.

– Ети ж… – крестьянин в досаде взъерошил бороду, – и как? А хотя о чём я… погодь!

Подхватив с повозки винтовку «Маузера», он зашёл в здание, зажёвывая на ходу ус и бурча под нос что-то невнятное и расстроенное.

– Ну и каково здесь? – чувствуя молчание за неловкость, поинтересовался студент у Прохора.

– Нормально, – чуть пожав плечами, ответил мальчик, и прочертил по земле черту носком грубого ботинка, заступая путь огромной многоножке, окрашенной так ядовито и ярко, как это только вообще возможно.

Наступила неловкая пауза, мучительная обоим несостоявшимся собеседникам, и возвращение Никифора Ильича оба восприняли с нескрываемым облечением.

– Побудешь пока здеся, с Митрием, – постановил глава семейства, пристально глядя на сына, – а я к ихним заеду и скажу, пусть поменяют чилавека.

– Но смотри! – он погрозил пальцем сыну, – Без глупостев штоб!

– Агась! – подхватившись, Прошка нырнул в крытую повозку и завозился. Минуту спустя он выскочил с винтовкой и патронташем, и кивнув отцу, побежал к зданию полустанка.

– «Как с вилами на баз[22]!» – пришла странная ассоциация Ксандрову, и снова – ну ничего героического!

– «А может, так и надо? – подумал он, – Настоящие герои и должны выглядеть вот так, буднично и порой некрасиво? Это потом уже их распишут яркими красками…»

– … из пулемёта могёшь? – прервал его размышления Никифор Ильич.

– Харьковский технологический, – пожал плечами студент, чувствуя неловкость (в который раз!), – будущий инженер как-никак!

– Инженер, эт хорошо… – кивнул ничуть не впечатлённый мужик, – а с пулемётом-то могёшь? Не собрать-разобрать, а стрелять? По людя́м?

– Могу, – суховато ответил Ксандров, не желая вдаваться в подробности своего участия в Летнем восстании.

– Ну и ладно, – Лукин, в отличии от студента, не чувствует ни малейшей неловкости, – тогда полезай в кузов, там «Мадсен».

– Гхм! – мотанул головой молодой человек, забросив багаж в повозку, – Прям так сильно опасно?

– Опасно? – Никифор Ильич даже не остановился, – Да не особо. Так… пошаливают.

Напоив лошадей и угостив каждую какими-то фруктами из мешка, он махнул рукой перевесившемуся с крыши сыну и тронул вожжи.

– Поглядывай взад, – озабоченно велел Лукин, поставив винтовку между ног и положив на колени укороченный дробовик.

– Здесь везде так?

– Чавось? А… нет, – отмахнулся крестьянин, – Полустанок, вишь, с ентой… с перспективой строили! Тока перспектива – енто потом, а покамест неудобно. К самой станции особо не подберёсси, а в окрестностях бывает, што и пошаливают. Народишку бы подсобрать, да вычистить сволоту всякую, ну и где надобно – засыпать, а где и, значица, наоборот!