Но мы до последнего, даже побродив по Ног-Юрту и рассмотрев то немногое, что не было закрыто ото всех и даже от нас, все равно думали, что доедем автобусом до края площадки, выйдем такие важные в скафандрах и с чемоданчиками, в которых вентиляторы и аккумуляторы для обдува тела под скафандром, и торжественно пойдем сперва рапортовать председателю государственной комиссии, потом – к лифту, который поднимет нас к кораблю, воткнутому в фюзеляж ракетоплана.

Всё как по телику сто раз с ракетой видели, в общем.

Фига с два.

Обухов вслед за нами пожал руку пилоту Сергею Дмитриевичу, проследил, что он уехал на верхний этаж ангара, убедился, что все техники, инженеры, медики и военные покинули нижний этаж, и сказал, явно волнуясь:

– Часовая готовность. Экипаж готов?

Мы с Олегом кивнули, Инна посмотрела на нас, как на баранов, и подтвердила вслух:

– Готов.

– Ты последней, наверное, мы выйдем, – сказал Обухов. – Кто первый?

Мы с Олегом замешкались, но я рванул в раздевалку первым. Если капитан покидает корабль последним, значит, входить должен первым. Пусть даже нагишом.

На самом деле я не был голым. На мне был облегающий, но не пережимающий защитный костюм типа водолазного, только тонкий и почти неощутимый. Сперва костюмы были бесцветными и прозрачными, как растекшийся по телу целлофан или воск, чтобы проще следить за реакцией организма. Потом их сделали телесного цвета, но мы с Олегом все равно ржали и отпускали приколы, поэтому последняя партия стала буро-красной, под цвет состава. Материалом костюма был, конечно, не целлофан, не полиэтилен и вообще не пластик, а какая-то мембрана, почти неощутимая, дышащая и спасающая кожу от обморожений – при том что теплопередачу она обеспечивала. Я сам толком не понял, да и не старался – надо, значит, надену, смотреть на меня никто не будет, особенно если предупредить.

– Инна не смотрит? – спросил я, справившись наконец с линзами, проморгавшись и проверившись на герметичность. На стойке ровно горел зеленый огонек, значит, все нормально.

– Нужно очень, – глухо откликнулась она, и я, ухмыльнувшись, чтобы чего-нибудь не ответить, вышел к трапу, стараясь не прикрываться, как на медосмотре. Я космонавт вообще-то, алё. Командир.

Обухов, который уже ждал, не стал ухмыляться. Он просто пожал мне руку, помог взобраться на подъемник, с трудом втиснутый между кабелями, шлангами и штангами, и сказал:

– Линар, главное – не суетись. Спокойно, как на тренировке. Растеряешься – выдохни, вдохни и подумай еще. Ладно?

«Вдохни в составе – это сильно», – подумал я, но просто кивнул.

– Ни пуха, – сказал Обухов, поднимая рычажок. Платформа, вполголоса подвывая, подняла меня к люку. На метр ниже горловины люка чуть подрагивал красно-бурый состав. Как на тренировке, подумал я, махнул Обухову – к черту! – и шагнул в прорубь.

Как обычно, сразу ушел по пояс, а дальше началось медленное, как в мультике, погружение. Я крутнулся, чтобы состав поскорее дошел до плеч, давно заученным движением скользнул на свое место ожидания, пристегнулся и щелкнул не глядя тумблером готовности. Блики на поверхности состава перекрывали огоньки, разгоравшиеся в толще, но я и так знал, что оба табло активировались и через пять минут будут готовы принимать команды, а через полчаса станут одной из трех пар инструментов управления самым совершенным и небывалым кораблем в истории человечества.