Я в очередной раз кивнул и снова удержался от вопроса: «А если у нас не получится?»
Обухов и потом поднимал эту тему. Магнитное воздействие, говорил он уже нам всем, волнует не только ученых, но и военных. С его помощью ведь пытаются даже производство мертвой и живой воды освоить, как в сказке. И разведки поэтому шустрят, и внимание ко всем аспектам полета будет самым горячим.
– И порядок действий при посадке на вражескую территорию мы поэтому в вас так вдалбливаем. Не забыли?
– Никакого активного сопротивления, – утомленно сказала Инна.
– Все приборы и оборудование уничтожить согласно инструкции три-один, – добавил Олег.
– Собранные материалы спрятать в активный контейнер, при малейшем сомнении в надежности укрытия – привести контейнер в действие, – закончил я и добавил: – Но это когда вернемся. А до того надо еще…
Обухов подсказал:
– Решить одну маленькую задачку, правильно?
И мы отправились решать задачку.
И я ее решал, как Олег говорит, всю дорогу, в прямом и переносном смысле – когда на трехметровой глубине наводил прицел на три движущиеся мишени, когда заучивал и отрабатывал циклограммы пуска, когда ел, ложился спать и стучал мячиками в зале.
Попасть, куда целился, удавалось не всегда. Но я научился не угадывать и не вычислять, а точно понимать, что ли, траекторию каждого из брошенных мячиков – даже если швырял одновременно пять штук разной величины, скорчившись в размеренно катящейся по залу бочке.
Парочку мячей я даже научился перехватывать, хотя Константин Петрович страшно обозлился, когда увидел: сказал, что я могу руку краем бочки раздавить или просто неправильно повернуться, покалечиться – и хана старту. Было стыдно.
Физические и физкультурные эксперименты я прекратил, но считал дальше. Просто не мог остановиться: возникало ощущение, что что-то очень важное пропускаю по собственной вине, поэтому надо каждый миг прикидывать свое положение относительно других тел и поверхностей, размечать возможные траектории и сразу находить оптимальную.
Я считал даже во время транспортировки корабля в верхний ангар, его установки в фюзеляжный держатель и выхода ракетоплана на взлетно-посадочную полосу, которую мы и не видели – и потому, что ночь, и потому, что сверху нас прикрыл непрозрачный колпак обтекателя – из-за него «Пионер-12» в сборе выглядел как горбатый самолетик. И тем более, конечно, считал на старте, сквозь рев и рокот, доходившие до тела мягким колыханием состава, считал на выходе в стратосферу, и потом считал тоже.
Чуть только отвлекся – сперва на идиотские размышления о том, будет ли удобно сказать, как Гагарин, «Поехали!», а потом – на переживания по поводу того, что умудрился по завершении отсчета брякнуть «Айда». Размышления и переживания были тем более идиотскими, что мои слова не слышал никто, кроме экипажа, ну и бортового магнитофона.
От команд, отсчета и отчетов я, конечно, не отвлекался, нажимая положенные комбинации кнопок на верхнем табло: десять секунд, параметры корабля в норме, двадцать, положение корабля стабильное, система ракетоплан – корабль устойчива, сорок, стабилизация устойчивая – и так далее. Кодированные сигналы уходили пилоту Сергею Дмитриевичу и в Центр, на табло тут же загоралось подтверждение: отчет получен, пилот следует программе полета, Земля подтверждает, все штатно.