Свет.

Свет проник сквозь веки, левую руку дернули сильнее, Ольга ускорилась, задыхаясь и почти теряя сознание, и одновременно решилась вдохнуть и разлепить мокрые ресницы.

Они уже протискивались на улицу – обе двери, невиданное дело, были распахнуты, а вертушку с рамкой Ольга проскочила, даже не заметив, – сложили их как-то, что ли. Ольга по-прежнему стискивала ладошки подростков, которые конной парой выволокли на свежий воздух не только капитана Баракатову, но и Моисеевну – ее мальчик, оказывается, плотно обхватывал за спину под тощими лопатками. Моисеевна слегка задыхалась, но явно больше была озабочена перекосом приклеенных ресниц. Значит, в норме бабушка.

Иван с Андреем стояли у края газона, тяжело дыша, Обухов томился между ними. Ольга пошла к ним сквозь запыхавшихся полицейских – некоторые ошалело бродили, переговариваясь, по площади перед УВД, но в основном все не отрывали взглядов от фасада.

– Живы-здоровы? – спросил Иван, поднося к уху жужжащий телефон. – Порядок. Да, я. Кто это?

За спиной кто-то принялся громко выяснять, что за хрень происходит, и Иван, сморщившись, отвалил в сторону.

А что за хрень, действительно, подумала Ольга, разворачиваясь к зданию. Она ожидала увидеть типовую картинку из ютьюба: обвалившееся крыло, языки пламени из окон, уходящие в небо жирные столбы дыма. Но фасад выглядел невредимым. Из открытой форточки на втором этаже струился дым – и всё на этом.

– Личный состав, ко мне! – рявкнул Назарян с крыльца. Он был потрепан и взлохмачен, насколько позволяла лысина.

Офицеры и сержанты неохотно потянулись к крыльцу. Андрей заозирался, ловя взглядом Ивана. Иван болтался на обочине, очень напряженно прислушиваясь к голосу в телефоне, потом сказал:

– Арина Яновна, я же вам сказал, что не могу сейчас к вам подъехать. И Андрей Юрьевич не может. В восемь, не раньше. Ах, уже вы не можете? Тогда извините, не понимаю, что это за важность такая, которая к вечеру…

– Машовец, Жиров! – рявкнул Назарян. – Бегом сюда! Из оружейки я табельное таскать буду?

Андрей затоптался, вертя головой совсем потерянно и бормоча, что фигли спасать-то, если огня нет. Иван матернулся, не слишком старательно прикрыв микрофон ладонью, и зашагал к крыльцу, на ходу бросив Андрею:

– Да пристегни его к ограде, Оля присмотрит.

Ишь командир какой, подумала Ольга. Присмотрю, если Назарян и меня не припашет стволы и патроны таскать. И правильно сделает, если припашет. Дыма без огня не бывает, а за оружие, если что, спросят сильнее, чем за… Чем за что угодно. Годами придется и отчитываться, и доказывать, что стволы честно погибли в пожаре, а не ушли на сторону, как бывало не раз.

Андрей торопливо перестегнул наручник со своего запястья на верхнюю стальную планку ограды и побежал к впадающему в неистовство Назаряну, который уже живописал подробности детонации боеприпасов в оружейке, загадочным образом совмещая последствия этой детонации с внутренним устройством организма старшего лейтенанта Жирова.

Через пару секунд Ольга обнаружила, что стоит на площади перед управлением одна. Все сотрудники скрылись в здании, девочка сидела рядом с Обуховым, поглаживая его по кольцу наручника, а мальчик бродил по газону, время от времени выбирая из травы то ли камушки, то ли комки бумаги. Волонтер какой-то, что ли, подумала Ольга с онемелым удивлением, чего ж тогда по газону ходит? С тем же подмороженным интересом она отметила, что мальчик вдруг вытянулся и замер, уставившись в сторону невидимого отсюда перекрестка Ленина и Королёва. Оттуда накатывался, приближаясь, рокот мотора.