Возможно, — согласилась Маура. — Но здесь единственное место, где они могут получить одобрение. От людей, которые их понимают.

Джейн не ожидала, что Маура скажет это. Маура, которая сидела сейчас у огня перед Риццоли, казалась совершенно иной женщиной. Ветер и влага превратили безупречно гладкие черные волосы Мауры в клочки спутанной соломы. Клетчатая фланелевая рубашка была не заправлена в брюки, а отвороты синих джинсов — покрыты пятнами засохшей грязи. Всего несколько дней в Мэне, и доктор Айлз превратилась в совершенно незнакомого для Риццоли человека.

Чуть раньше ты говорила мне, что хочешь забрать Джулиана из этой школы, — напомнила Джейн.

Говорила.

Так что же заставило тебя передумать?

Ты же видишь, как ему здесь нравится. И он отказывается уезжать. Он сам сказал мне это. В шестнадцать лет он уже прекрасно знает, чего хочет. — Отхлебнув чая из своей чашки, Маура поглядела на подругу сквозь завитки пара. — Помнишь, каким он был в Вайоминге? Дикий зверь, постоянно затевавший драки и друживший с одной лишь собакой. А здесь, в «Вечерне», он нашел друзей. Здесь ему самое место.

Потому что все здесь с заскоками.

Маура улыбнулась, глядя на огонь.

Возможно, именно это объединяет нас с Джулианом. Потому что у меня свои заскоки.

В хорошем смысле, — быстро добавила Джейн.

Это какой же такой хороший смысл?

Хм. Упорство. Надежность.

Послушав тебя, можно заключить, что я — немецкая овчарка.

И честность. — Джейн немного помолчала. — Даже если из-за нее можно потерять друзей.

Маура опустила взгляд в чашку.

За этот грех я буду расплачиваться вечно. Так ведь?

Некоторое время женщины молчали, и в комнате были слышны

лишь удары капель в окно и шипение огня. Джейн не могла припомнить, когда в последний раз они сидели вот так вдвоем и спокойно разговаривали. Риццоли уже упаковала свою сумку — сегодня вечером ее ждали в Бостоне, — но она будто бы и не собиралась уезжать. Она осталась сидеть в этом кресле, потому что не знала, когда им снова выпадет такой шанс. Жизнь слишком часто напоминает полосу препятствий. Телефонные звонки, семейные проблемы; другие люди постоянно мешают — и на месте преступления, и в морге. А сегодня, в этот серый день, не было ни звонящих телефонов, ни стука в дверь, но между двумя женщинами повисло молчание, груз недосказанного, скопившийся за последние недели, с тех пор как из- за свидетельских показаний Мауры одного полицейского посадили в тюрьму. Подобное предательство бостонские правоохранители так просто не спускали.

Теперь на месте любого происшествия Мауре приходилось терпеть ледяное безмолвие и враждебные взгляды. На ее лице сейчас отражалось напряжение. При свете, падавшем от камина, глаза казались запавшими, а щеки — осунувшимися.

Графф виновен. — Пальцы Мауры сильнее сжали чашку. — Я и сейчас дала бы такие же показания.

Ну конечно же, дала бы. Ты делаешь это всегда — выкладываешь правду.

Ты так говоришь, будто это дурная привычка. Тик какой-то.

Нет, чтобы сказать правду, необходима смелость. Мне, как твоей подруге, стоило вести себя иначе.

А я-то уж и не думала, что мы с тобой теперь подруги. И вообще, что я способна сохранить хоть каких-нибудь друзей. — Маура пристально поглядела на огонь, словно в языках пламени можно было найти ответы на все вопросы. — Может быть, мне стоит просто взять и остаться здесь. Стать отшельницей, живущей в лесах. Здесь такая красота. Я могла бы провести остаток дней в Мэне.