Второй же агент сегодня с утра встретился с неким собеседником, который говорил исключительно на французском. К счастью, Паша неплохо знает этот язык, и шпиону было поручено продолжать наблюдение. Его же собеседник обещал вернуться через три-четыре дня. Увы, ему это было не суждено – этих двух Паша взял без шума и пыли прямо на месте.

Допросили мы всех в нашем «управлении». Много интересного мы не узнали – купец и его прихвостень, оказавшийся поляком, работали на резидента в Варшаве, а француз и «личность номер два» – понятно, на французов. Сам же «мосье» собирался смыться сегодня ночью в Кёстендже.

Тогда же мы взяли и контрабандиста, который ожидал своего пассажира. Он мало что знал про все здешние шпионские страсти, зато очень хорошо был знаком с городом. Его мы передали Хулиовичу, и он потом долго благодарил нас за столь ценный подарок. Остальных же четверых увезли в глухой карете с решетками на маленьких окнах – «черном воронке» девятнадцатого века…

Конечно, была вероятность, что где-то находился некто «спящий», который себя пока ничем не проявил. Но мы с Пашей решили, что вероятность этого мала – наука шпионажа вряд ли дошла до таких высот. Так что мы исходили из того, что на свободе оставались только Каттлей, Блювштейн и его ребята. И с ними мы решили познакомиться поближе этой ночью.

Как оказалось, на ловца и зверь бежит. Мишеньку Альбаца мы прихватили под белы рученьки, когда тот покидал дом нашего старого приятеля Эдуарда. Одновременно в двери дома этого милого джентльмена постучал Паша. Мишель сделал ошибку, попытавшись бежать через окно, где его и повязали. Потом я для интереса зашел к Мишеньке, который выжимал слезу, рассказывая про трудное детство и голодную молодость. Увидев меня, он побледнел, а Паша, допрашивавший его, спросил, как мы и договаривались:

– Этот?

– Он самый.

– Значится, так, золотой, яхонтовый, – Паша хитро посмотрел на арестанта. – Ждут тебя, соколик, большие хлопоты, дальняя дорога и казенный дом. Кстати, как тебе нравятся сибирские кедры? Большие такие, в два охвата. За день один такой не спилишь. А тащить его по распадкам… Ой, вэй!

– Господин офицер, – жалостливо захныкал Михаил, – зачем вы говорите такие страшные вещи? Я таки бедный еврей, которого каждый желает обидеть.

– Бедный жулик, ты хочешь сказать. Сам по себе ты мне мало интересен. Но скажи – где можно найти Блювштейна?

– Какой такой Блювштейн? – попытался прикинуться шлангом Мишенька, но со стороны включенная им дурка выглядела как-то неубедительно.

– Он здесь прячется? – спросил Паша, ткнув пальцем в карту Одессы, показав на тот самый дом, где не так давно «ушел» мой портфель.

– Я ничего не скажу, – лицо Мишки побледнело, на лбу его выступил пот, но он старался «держать марку».

– Ну, а на нет и суда нет, – улыбнулся Паша. – Судя по твоей роже, он именно там. И мы ему потом поведаем о том, что именно ты сдал его со всеми потрохами. А потом отпустим тебя на все четыре стороны.

– Нет, не надо! Хорошо, я скажу – там он, шлимазл! Только не говорите ему, что вы узнали это от меня! И не выпускайте меня!