– Ну вот и ладушки. Расскажи только нам, где его там искать. А еще лучше, нарисуй схему.

Мы отвели Альбаца для его же безопасности в каталажку при жандармерии и отправились на легендарную Молдаванку. Дом, в котором обитал Альбац, был похож на дом Давида Марковича Гоцмана из фильма «Ликвидация». Когда жандарм постучал в переднюю дверь, из окна второго этажа выпрыгнул некто, похожий скорее на Мишку Япончика, чем на Гоцмана. Одет сей джентльмен был во фрак, фалдами которого он за что-то зацепился, так что взять его получилось проще простого. Он даже не успел достать из кармана фрака небольшой пистолет.

Поручив жандармам как следует прошерстить саму квартиру (они потом принесли пару-тройку интересных вещиц, а также привели двух девочек лет по тринадцать и двух жлобов, вооруженных пистолетами, но поспешивших сразу сдаться), мы отвезли Блювштейна в подвал управления, где мы оставили Мишеньку.

Последний находился в камере, но увы, с ножом в сердце, несмотря на то что дверь была заперта. А полицейский, поставленный его сторожить, странным образом испарился.

11 ноября (30 октября) 1854 года,

Силистрия. Бастион Меджидие

Капитан Арнинг Николай Вольфгангович,

Служба безопасности Эскадры

– Donnerwetter[86], – громко выругался полковник фон Мольтке. – Юзбаши, что вы здесь устроили?

Не обращая внимания на Мустафу Джелялэттина, что-то бормочущего в свое оправдание, будущий великий полководец посмотрел на меня и сказал:

– Капитан, пишите. Почти все орудия – устаревшего типа, некоторые явно семнадцатого века или старше.

– Господин полковник, – промямлил Джелялэттин, – орудия новых образцов переброшены на восточные редуты, а также на батареи, прикрывающие крепость с Дуная. Да и наши орудия, участвовавшие еще в осаде Константинополя, не так давно успешно применялись против английского флота на Дарданеллах…[87]

– Полагаю, что те пушки хотя бы были вычищены, в отличие от этого металлического хлама, – продолжил полковник. – Далее. Половина орудий нацелена на город – зачем? Вы ожидаете штурма с той стороны? А про пушкарей – язык не поворачивается назвать этот сброд артиллеристами – даже не начинайте, хуже я никогда не видел.

Лицо Мустафы стало пунцовым – хорошо было видно, как трудно ему дается сдержать свою гордую польскую натуру, тем более в моем присутствии. Ведь он невзлюбил меня с самого начала. Кстати, не без причины – каким-то образом он разглядел во мне некую несуразность, хотя, например, лейтенант Штайнмюллер свято верит, что я – немец.

Краем уха мне довелось услышать, как Мустафа спрашивал у него, не русский ли я, на что Хайнц-Рюдигер (именно так зовут полковничьего адъютанта), отсмеявшись, объяснил отуреченному ляху, что Гамбург – вольный город, люди там другие, а что герр капитан служит в прусских войсках, так это у них часто бывает, не в тамошней же потешной армии служить.

Кстати, я довольно быстро вспомнил, что за птица сопровождала нас от Белграда. Мустафа Джелялэттин, в девичестве Констанин Борженцкий, бежавший из Польши после неудачного венгерского восстания 1848 года в Османскую империю и, чтобы сделать карьеру, перешедший в ислам. Впрочем, ему повезло – Омер-паша, в молодости православный серб Михайло Латас, присмотрел Мустафу в качестве жениха для своей дочери, и с тех пор карьера последнего пошла в гору.