В нашей истории он погибнет лет через двадцать во время карательной кампании в Черногории. Собаке собачья смерть? Но двое из его правнуков – светочи турецкой поэзии XX века, а один из них – Назим Хикмет – популярен до сих пор не только на родине, но и в России, где он и умер в изгнании, и похоронен не где-нибудь, а на Новодевичьем кладбище.

Тем не менее прадед Хикмета действует на Мольтке, как красная тряпка на быка. При инспекции самой Силистрии, укреплений у Дуная, и восточных редутов Мольтке еще сдерживал свой гнев – артиллерия там практически сплошь английская и французская, если не последних, то предпоследних образцов, и не в самом худшем состоянии, да и артиллеристы хотя бы не похожи на здешний сброд.

Но сегодня мы осмотрели западные и южные бастионы, а самый большой из них – Меджидие – оставили на сладкое. Здесь Мольтке вообще ничего не понравилось – орудия старые и в отвратительном состоянии, а артиллеристы несут службу спустя рукава – кто-то курит рядом с пороховым складом, отчего полковника чуть не хватил удар, кто валяется на траве, а кого просто нет на посту. Но взорвался Мольтке окончательно, когда комендант гарнизона начал говорить про одного из отсутствующих караульных, что тот «просто отлучился ненадолго» и что «вот-вот будет».

Я же, в отличие от будущего светоча прусского Генштаба, вполне доволен – именно здесь и в других укреплениях юга и запада находится слабое место Силистрии. Ведь вряд ли местный гарнизон заменят, а англичан в редутах нет – все они в самом городе, в болгарском его районе, откуда, как нам радостно сообщил Мустафа, «на время войны выселили всех гяуров, чтобы они не открыли ворота для неприятеля».

«Сам же недавно еще был таким же гяуром, – подумал я, – да и те, кто туда вселился, никак не правоверные мусульмане».

На следующее утро я простился с Мольтке и Штайнмюллером, которые отбыли все с тем же Мустафой обратно в Белград. Всю информацию я передал по рации еще вчера вечером, а теперь мне был дан карт-бланш для внедрения в жизнь рекомендаций Мольтке.

Так что я сижу сейчас и составляю конкретные планы для Омер-паши. Планы, конечно, толковые, вот только на новых артиллеристов рассчитывать, как мне дали понять, в ближайшее время нечего, а насчет артиллерии… Пока хоть что-нибудь из того, что я перечислил, придет в Силистрию, пройдет не менее двух-трех недель, а столько времени у моих турецких друзей, надеюсь, не будет.

12 ноября (31 октября) 1854 года.

Сад Королевы за Голландским домом, Кью на Темзе

Сэр Теодор Фэллон, в раздумьях

Сад представлял собой лабиринт из низко постриженных можжевеловых кустов, а посередине искрился на ярком солнце фонтан. Мило, конечно, но ничего особенного. Только я собрался вернуться к главному входу и запросить обещанную мне прогулку в Кью Гарденс, как мой взгляд привлекла вычурная металлическая беседка, находившаяся справа от лабиринта; за ней уже виднелась высокая внешняя ограда сада.

Мне было откровенно скучно, и я решил посмотреть на это чудо британской ковки. Сквозь внешнюю живую стенку лабиринта вел неширокий проход, через который я углядел заросли каких-то кустов, неухоженные деревья, высокую крапиву, все еще зеленую, хоть на дворе уже стоял ноябрь… Но в одном месте угадывалась протоптанная кем-то тропинка. Я протиснулся между кустами, обжегшись рукой о крапивные заросли, и вдруг остолбенел.