Мои сыновья неплохо устроились, несмотря на ужасное детство. Как я уже упоминал, они теперь носят фамилию своего приемного отца. Анри Стил — инспектор по договорам с гражданскими предприятиями в Министерстве Обороны. Терри Стил — пресс-секретарь команды «Медведи» из Чикаго. Учитывая, что я владею долей в «Бенгальских тиграх» из Цинциннати, мы — в каком-то смысле футбольная семья.

И только проделав все это, я почувствовал, что могу снова поселиться в доме, нанять прислугу, стать пустым, вялым старичком, в которого четыре месяца назад на пляже Цирцея Берман направила реплику «Расскажи мне, как умерли твои родители».

А вот что она говорит мне в последнюю ночь, проведенную в Хэмптонах:

— Животное, растение и неживая природа? И то, и другое, и третье?

— Честное слово. И то, и другое, и третье.

Пигменты и связующие вещества для красок бывают и животного, и растительного, и минерального происхождения, так что любая картина состоит из того, другого и третьего.

— Почему ты не даешь мне посмотреть?

— Потому что это — мой самый последний вклад в этот мир, — ответил я. — Я не хочу присутствовать при том, как люди станут его оценивать.

— Значит, ты просто трус, — сказала она. — И вот таким я тебя и запомню.

Я немного подумал, а потом услышал, как мой голос говорит ей:

— Ладно, я пошел за ключами. А потом, мадам Берман, я буду вам признателен, если вы составите мне компанию.

Мы выступили во тьму, ведомые прыгающим лучом фонарика. Она — притихшая, робкая, потрясенная, целомудренная. Я — ликующий, на взводе и охваченный паническим ужасом.

Сперва мы шли по выложенной камнем дорожке, но потом она свернула к конюшне, и под ногами у нас оказалась полоска стерни, которую проложил сквозь заросли своей газонокосилкой Франклин Кули.

Я отомкнул двери и просунул руку внутрь. Мои пальцы нащупали выключатель.

— Страшно? — спросил я.

— Да.

— Мне тоже.

Напоминаю: мы находились у правого края полотна восемь футов в высоту и шестьдесят четыре в длину. Как только я включу прожекторы, нам откроется картина, сжатая перспективой почти в треугольник — в высоту-то полных восемь футов, но в длину всего пять. С этой точки невозможно понять, что это за картина — вернее, о чем она.

Я щелкнул выключателем.

На мгновение воцарилась тишина, а потом мадам Берман вскрикнула от изумления.

— Не двигайтесь с места, — предупредил я. — Я хочу услышать ваше мнение.

— Можно мне подойти поближе?

— Да, сейчас. Но сначала скажите мне, что вам видно отсюда.

— Длинная изгородь

— Так.

— Очень длинная изгородь. Невероятно высокая и длинная изгородь, плотно усыпанная прекраснейшими драгоценными камнями.

— Благодарю вас, — сказал я. — Теперь, пожалуйста, возьмите меня за руку и закройте глаза. Я провожу вас к середине, и там вы снова их откроете.

Она закрыла глаза и позволила мне вести себя, не сопротивляясь, как воздушный шарик на нитке.

Когда мы дошли до середины, и с каждой стороны от нас простиралось по тридцать два фута живописи, я велел ей снова открыть глаза.

Мы стояли на краю ложбины. Была весна, и под нами простиралась прекрасная зеленая долина. С нами на краю и внизу в долине находилось в точности пять тысяч двести девятнадцать человек. Самый большой из них был размером с сигарету, самый маленький — с маковое зерно. Там и сям виднелись сельские постройки, а неподалеку от нас высились развалины средневековой сторожевой башни. Картина была выписана с фотографической точностью.