Как-то рано утром к зданию штаба Красной армии подъехала телега, запряжённая старой, измождённой лошадкой. На подводе, укутанный в мешковину и перевязанный верёвками, покоился груз. Невзрачный мужичок, извиняясь и волнуясь, попросил самого главного начальника. Ему навстречу вышел Ашихин.

— Ты откудова будешь? — поинтересовался начальник гарнизона.

— Та из Кугультов.

Незнакомец вынул из-за пазухи замусоленный конверт.

— Тут просили вам передать.

Начальник гарнизона распечатал послание. Оно гласило: «Посылаю Вам ваш багаж. Скоро вам всем то же самое будет. Полковник Шкуро».

— Что там? — кивая на телегу, спросил красный командир.

— Та мертвяк. Положили и сказали — вези. Я — ни в какую. Их благородие пистолем пригрозили. Денег, правда, за перевозку дали… Ежели что — я тут ни при чём.

Ашихин подошёл к подводе и скинул полог. Под ним лежал труп комиссара Петрова. На шее виднелась борозда от верёвки. «Стало быть, повесили, — мысленно заключил он».

Весть об этой расправе белых разнеслась по Ставрополю быстро. Страх перед Шкуро у красных рос, как на дрожжах. И некоторые большевистские начальники под разным предлогом — кто в командировку, кто на побывку в родные края — стали уезжать.

В воздухе веяло скорым освобождением губернской столицы.

Уже в лесу Ардашев первым делом оторвал от сорочки несколько длинных кусков материи, скрутил их восьмёркой и, чтобы обувь не соскакивала, привязал к ногам. Шнурки у него изъяли сразу в тюрьме, и без этой хитрости он далеко бы не ушёл.

Родники бывший адвокат обогнул стороной. Сквозь заросли кустов было видно, как красноармейцы набирали воду и поили лошадей.

Ещё две версты пришлось преодолеть бегом. Иногда Клим Пантелеевич останавливался и отдыхал. Природа, несмотря на все ужасы гражданской войны, жила своей обычной размеренной жизнью. В кронах бука шумела листва, беззаботно пели птицы, прыгала белка. На душе у статского советника было полынно-горько. Никогда ещё Клим Пантелеевич не уподоблялся зайцу, убегавшему от хищников.

Монастырский лес скоро закончился и впереди завиднелся купол храма Иоанно-Мариинской женской обители.

Десять лет тому назад тогдашний присяжный поверенный раскрыл запутанное и сложное дело игуменьи Агриппины именно в этом монастыре. О нём в «Северокавказском крае» даже писал Илья Кургучёв. Ардашев помнил начало его рассказа «Демон» дословно: «Монастырь стоял в шести верстах от города. Он и сам был как город. Храм на полторы тысячи прихожан с трёхъярусной звонницей, пять корпусов под кельи, двухэтажная больница, две церковноприходские школы… Иоанно-Мариинская духовная обитель была любима всей богатой и сытой, задыхающейся от хлебного изобилия, южной губернией России…». «Да, — подумал он, — теперь кажется, что это было так давно, что вовсе никогда и не было…. Что сделали со страной большевики? Как смогли за столь короткое время вытащить из человеческих душ всё низменное, подлое, чего в прежние времена стыдились, о чём даже не говорили вслух? Откуда появились сонмища этих диких зверей?». Все эти вопросы он задавал себе постоянно, с тех самых пор, когда ещё в Петрограде рядом с домом увидел заполнившую улицу, серо-чёрную, обезумевшую от водки и вседозволенности, толпу солдат и матросов с красными бантами. «Да, какая-то самая малая часть населения присоединилась к Добровольческой армии и пытается бороться с этим злом. Но смогут ли они (а теперь и он вместе с ними) победить? И неужто прав был английский агент в стане красных, убеждавший его, что этот кошмар не на месяц, не на год и не на десятилетие?».