Что я вообще могу им сказать, после Шогара и Трисгарда?

Я вспомнил Викентия и в очередной раз подумал, что он был прав. Даже будь Виталий жив, к нему вернулся бы не маленький ребенок, а ускоренно выращенный Гнездом и Школой солдат с долгой и кровавой историей за спиной.

Должен ли я вообще входить? Имею ли право?

Замок щелкнул, и дверь открылась. За порогом стоял отец, в обвислых старых джинсах и майке.

– Привет, папа, – сказал я.

Отец внимательно посмотрел на лестничную клетку. Правую руку он держал за спиной. Потом осторожно поднял ее и поставил пистолет на предохранитель.

– Откуда у тебя ствол? – растерялся я.

– Забыл? Наградной, вместе с пенсией получил, – ворчливо ответил отец. – Что тут за грохот был?

– Да… молодежь гуляла… – ответил я. – Пап, дай, я разряжу…

Отец молча вынул магазин, опустил предохранитель, передернул затвор. Кряхтя, согнулся, поднял с пола вылетевший патрон. Ого, он его в ствол дослал, прежде чем открывать!

– Я еще не в маразме… – сообщил отец. – Заходи, что стоишь…

Я вошел. В квартире было тихо.

– Как Якутск? – спросил папа. С ощутимой иронией.

– Э… прекрасно… – пробормотал я.

Ощущение героя, вернувшегося с войны, куда-то бесследно делось.

Отец неловко обнял меня. Отстранился, подозрительно посмотрел.

– В твоем возрасте уже не растут. Как правило. Это одежда Измененных на тебе?

Я молчал.

– Когда сможешь, расскажешь, – решил отец. – Догадался сувениры захватить?

Я помотал головой.

– У тебя в холодильнике лежит копченая нельма, – сообщил отец. – Потом принесешь, скажешь матери, что привез из Якутска. Не надо ей… про другие миры.

– Наська меня сдала? – предположил я.

– Она сдаст… – буркнул отец, но заулыбался. – Говорю же, я и сам еще не в маразме!

Да, папа у меня не так прост. Давно стоило это понять.

В глубине квартиры хлопнула дверь.

Наська вынеслась к дверям и обняла меня. Уткнулась лицом в живот и застыла.

– Эй, мелочь, а где «здравствуйте»? – спросил я.

Наська молча принялась колотить меня кулачками по бокам. Совсем не больно. То, что делало куколок сильнее взрослого человека, навсегда ушло.

– Сейчас обижусь… – прошептал я. И отвернулся – на глаза сами собой вдруг навернулись слезы. Оказывается, я соскучился по мелкой вредной куколке… впрочем, она уже не куколка, она обычная девочка.

– Пойду мать будить, – решил отец, глядя на нас, и побрел вглубь квартиры. В одной руке он держал пистолет и магазин, в другой патрон.

– Знала, знала, знала, что ты вернешься! – выпалила Наська. И тут же непоследовательно добавила: – А если бы не вернулся? Ты у Дарины был?

– Я был в Гнезде, – я погладил ее по голове. – Скажи, только честно. Ты не жалеешь? Что ушла?

Наська наконец-то отлепилась и очень серьезно посмотрела на меня.

– Только без выдумок! – попросил я.

– Не жалею, – решила она наконец. – Но скучаю.

– Это нормально, – кивнул я.

Наська выдохнула, потом ткнула себя пальцем в живот.

– Видишь?

– Потолстела? – предположил я наугад.

– Дурак! Пижама!

Она была в фиолетово-розовой пижаме, такой яркой, что глаза начинали болеть.

– Моя собственная! – пояснила Наська, видя, что я не понимаю. – Только моя! И тапочки мои!