Мною вдруг овладела безумная тоска.

Я вспомнил тот мир, где Прежние отбили атаку. Где все было так хорошо… хотя бы внешне. Может, стоило принять предложение Мод?

Потом я вспомнил ту Дарину. Пьяную, плачущую, осознающую, что все не так, но не понимающую, почему.

Нет.

Нельзя было туда убегать. Даже вместе с Дариной. Даже если бы Мод согласилась отправить со мной родителей, Милану, Наську, еще десяток друзей-товарищей…

А ведь она бы согласилась! Я был в этом почти уверен.

Что снова возвращает меня к прозрачному кристаллу невероятной ценности, который нельзя даже отнять силой…

Я достал кристалл из комбинезона. Поднял, посмотрел через него на здание церкви, где когда-то венчался Пушкин (а среди гостей, вот же удивительно, вероятно, был Иван – или одна из его человеческих составляющих).

– Это ведь не я тебя создал, верно? – спросил я зачем-то. И сам устыдился глупой мысли – кристалл появился гораздо раньше. – Но ведь ты не зря попал ко мне. Я это понимаю. Мы с тактиком оба это поняли! Ты меня дожидался, ты знал, что я окажусь на Трисгарде…

Кристалл молчал. Камни не разговаривают, даже если они органические и в них закодирована бездна информации.

Впрочем, исчезать из кармана и снова появляться камни тоже не умеют…

Я вздохнул и спрятал кристалл. Безумно хотелось пойти домой. Но я побрел по улице дальше, свернув по Скарятинскому перед Центральным Домом литераторов – на тротуаре шумно и пьяно тусили. Может, писатели всю ночь веселились, теперь никак разойтись не могут?

Я даже улыбнулся этой мысли. Ну разве писатели могут пьянствовать всю ночь напролет, они же интеллигентные люди, творцы!

Ноги словно сами несли меня вперед. Я вышел к скверику, где на бронзовой скамейке сидела бронзовая статуя с бронзовой тростью – памятник писателю Михалкову.

Стоп, а может, я подсознательно сюда и шел? Хотел увидеть старого знакомого, поэтического бомжа Андрея? Михалков ведь не просто писатель, а еще и детский поэт!

Но у памятника никого не было, кроме стоящей поодаль бронзовой девочки с бронзовым букетиком в руках и бронзового медвежонка. Впрочем, среди бронзовых цветов был и один настоящий – ярко-красная гвоздика.

Я постоял минутку рядом, глядя на памятник. Вздохнул.

И пошел дальше.

Чтобы через двадцать метров остановиться перед другим памятником.

Памятник был странный. Плоские бронзовые силуэты безликих людей, а среди них – одна объемная фигура, которая, запрокинув голову, смотрела в небо. Впрочем, и эта фигура была не совсем нормальная, с одной стороны выпуклая, а с другой вогнутая, будто детская формочка для песка.

Ровно в той же позе, что и бронзовая фигура, стоял бомж Андрей.

Стоял и смотрел в небо.

– Эй! – Я замахал рукой, подходя. – Здравствуйте, Андрей!

«Голос мертвых поэтов», как он когда-то себя назвал, медленно опустил голову.

К моему удивлению, он очень коротко постригся и начисто выбрился. Обычно от этого люди молодеют, но Андрей будто, напротив, состарился. На нем были все те же пестрые бермуды, в которых я видел его месяц назад, только теперь они стали гораздо грязнее, и майка-алкоголичка, неожиданно чистая.