Военный поход — не радость. Это — прощание, слезы, разлука. Еще не улеглась одна беда, как уже нависла над головой другая. Но тем и прекрасна жизнь, что она никогда не останавливается, продолжает свой извечный бег.

Весной, перед самым ледоходом, несмотря на такое тревожное время, к Эньекай прибыли сваты. Кинзя заменил племяннице отца, полюбила ее и Аим. Всем пришелся по душе сговоренный жених Актуган. Калым уже выплачен, в силу вступал обычай, настало время для свадьбы. Аим готовила невесту к проводам в дом жениха, но вести о близкой войне и предстоящем походе расстроили ее.

— Господи, как же справим свадьбу, если ты уйдешь в армию? — растерянно говорила она мужу.

— Пока ведь не ухожу. Да и возьмут, наверное, не всех юртовых. Кому-то надо оставаться.

— Ой, как было бы хорошо! А ты назначь начальником команды какого-нибудь сотника.

— Кого? Уж не твоего ли братца Бикбулата? Он уж заранее начал больным притворяться.

На полушутливый тон мужа Аим ответила серьезно и грустно:

— А кому на войну хочется?..

Верно, никто по собственной прихоти не рвется в поход. Тут и семья, и хозяйство, и каждый рад бы посвятить жизнь обычным делам — ходить за скотиной, сеять хлеб, испытывать нехитрые домашние радости. Но не станет же мужчина плакаться на судьбу! Кинзя все чаще встречал Конкаса-сэсэна среди молодых джигитов. Он сказывал сказы и пел песни о штурме Азова, прославлял подвиги Алдара-батыра и Арслана-батыра.

«Стоит вспомнить славное прошлое — и сразу воодушевляются азаматы», — подумалось Кинзе.

Скоро наступил день сбора команд у Караульной горы под Уфой. Со всех волостей собрались башкирские и мишарские полки. Кинзю, ехавшего во главе своей команды, недалеко от реки Берсувани встретил дежурный русский офицер. Он выслушал рапорт о готовности джигитов следовать по назначению, приказал разбить курень рядом с воинами других волостей Ногайского юла. Чуть подальше от них остановилась команда из Сибирского юла. За рекой разбили лагерь мишари. Не было видать полков из Казанского и Осинского юлов, возглавляемых Шарипом Мряковым и Янышем Абдуллиным. Их, оказывается, решено было собрать в Кичуйской-фельдшанец, чтобы не совершать лишнего перехода.

Заливные луга наполнились людским гомоном, конским ржанием. Выросли легкие походные юрты. Каждая команда разожгла костер под огромным общим котлом. Резали овец, которых привезли, перебросив через спины вьючных лошадей. Над стоянками поплыл дразнящий запах мясного варева.

Заканчивалась весна. Пришло время народного праздника — сабантуя. Организовать бы сейчас борьбу, скачки, стрельбу из лука, чтобы выявить лучших мергенов. Да и место какое — долина Берсувани, где издавна проводились съезды башкирских беев и аксакалов, сходы старшин и народных посланцев, в завершение которых всегда устраивались веселые празднества. Эх, жаль, нет места сабантую в военном лагере. Но приподнятое состояние духа давало о себе знать. Зазвучал курай, послышалась песня:

Дежурный офицер повернулся к поющим, послушал немного и одобрительно произнес: