Асылбика любовно похлопала сына по спине и, прозвенев хакалом, ушла в летний домик готовить ужин. Пока Арслан вел разговоры о житье-бытье, она промыла в родниковой воде только что сбитое сливочное масло, положила в берестяной короб свежий курут, принесла вяленое мясо и казы — колбасу из цельной полосы конского сала и мяса, испеченные в золе и еще не успевшие остыть лепешки.

— Пешком, значит, пришли… Устали, проголодались, — приговаривала она, разливая по чашкам чай. — Ешьте, пейте на здоровье.

Арслан подробно расспрашивал ребят о войске Кирилова, о сражении, свидетелями которого они явились поневоле. Ему было известно многое из того, что происходит вокруг, он даже знал, что полк, понесший урон у аула Кильмека, называется Вологодским, что насчитывает он шесть рот, но одно дело — слышать, другое — быть очевидцем.

— Стало быть, аул не случайно сгорел, а сожгли его в отместку?

— Да. И медресе с мечетью сгорели. Вместе с Котло-атаем.

Асылбика, прошептав молитву, смахнула набежавшую слезу.

— Хоть бы святой дом и школу пожалели!

— Драгуны крепко сопротивлялись? — интересовался Арслан.

— Здорово… Наших много полегло. Их еще больше. Сами ходили, смотрели. Никого в живых не осталось. Только одного раненого видели. Стрела торчала в груди.

— Помогли ему? — испытывающе спросил Арслан.

Кинзя замялся — ведь они с Каскыном скрыли от товарища про свой ночной поход. Алибай, лукаво покосившись в его сторону, сказал:

— Кинзя с Каскыном ходили к нему. Ночью, перед грозой.

Арслан бросил на сына вопросительный взгляд, и тому пришлось сознаться, что они отнесли раненому еду и питье.

— Ах, сынок, стоило ли осквернять себя прикосновением к гяуру, — состроила брезгливую мину мать.

Отец недовольно покосился на нее.

— Ты учишь бессердечию? Нет, мой сын, ты поступил благородно, как истинный джигит.

— Гяур никогда не станет другом правоверному, — не сдавалась Асылбика. — Он будет мстить, если выздоровеет.

— Пусть выздоравливает. Жить и ему хочется.

— Так ведь он урус…

— Не морочь голову! — рассердился Арслан. — Чуть что, у тебя на языке гяур да урус. А он — человек, солдат! Понимаешь ты это? С русскими солдатами я на смерть ходил, воду с ними пил из одного котелка, когда у царя Петра службу ломал. Один русский из огня меня вынес. Если б не он… — Арслан махнул рукой.

Асылбика прикусила язык.

— Тебе видней, отец, — миролюбиво сказала она. — Конечно, ты белый свет повидал, а я от казана головы не поднимаю. И среди русских хорошие люди найдутся. Иначе Татегес-бей русскому царю челом не бил бы.

— С чего ты этого юрматинца припомнила?

— Так ведь он мир принес на нашу землю. А Кильмек с царем свару затеял…

При упоминании о Кильмеке Арслан задумался. Кирилов, получив удар в спину, теперь проявит большую жестокость. А Кильмек снова может наломать дров, захмелев от первой удачи. Усилится смута. Хорошо еще, что Кинзя с Алибаем не ввязались с юношеской опрометчивостью в эту скверную историю, вернулись домой, успокоили родителей.