Лариса просто-напросто встала на месте. Осмотрелась. Прогнала из головы все посторонние мысли. И, представив перед своими глазами глаза Илоны, встретилась с ними. И ноги ее, словно кто-то невидимый направлял их, сами повернули в нужную сторону.
Через некоторое время Лариса сидела не скамеечке, вбитой в землю рядом с невысоким холмиком, украшенным букетами еще не полностью увядших цветов и напоминающим прямоугольную клумбу с низкими бортиками из серого мрамора. Стандартная могильная плитка подтверждала, что именно здесь нашла успокоение ее добрая подруга.
Лариса прибрала могилу. Выдернула какие-то засохшие веточки, торчащие из земли. Разложила принесенные с собой цветы. А на плитку с именем Илоны повесила небольшой печальный веночек, перевитый бумажными цветочками…
Было грустно. И даже не то чтобы грустно, а щемяще больно за все. И за слабо светящее далекое осеннее солнце. И за этот прохладный ноябрьский день. И за оголившиеся на зиму деревья, нелепо торчащие из земли почерневшими корявыми стволами…
Лариса вскрыла пластмассовый стаканчик. Посмотрела на плескавшуюся внутри него прозрачную жидкость. И, подумав немного, поднесла к губам, словно кофе или какую-нибудь сладкую наливку. Сделав несколько маленьких глотков, оставила больше половины и выплеснула водку в сторону от могилы.
— Земля тебе пухом, Лошка… — прошептала она.
Раскрыла коробочку с белыми колючими шариками, положила один из них себе в рот. Второй — на могилу, между цветов.
— Это тебе, — сказала Лариса. — Сейчас я тебя лучше ликером угощу. Ну ее, эту водку… Гадость порядочная…
Она отвинтила пробку, наполнила стаканчик и аккуратно вылила содержимое его на могилу, возле плиты с именем своей подруги.
— А теперь покурим…
Лариса достала две сигареты. И, наверное, не по-православному, но одну из них тоже положила к цветам. Поднесла вторую к губам, прикурила от зажигалки.
И долго затем смотрела куда-то вдаль. В пространство…
Мысли рассеянно кружились над головой, не рождая никаких ассоциаций. Словно некое ненавязчивое мелькание бессвязных слов, обрывков ничего не значащих фраз, проплывающих мимо неопределенных теней, неконкретных образов… Взгляд равнодушно скользил по торчащим из земли гранитным плитам, крестам, облетевшей сухой осенней листве. Кое-где вдали копошились какие-то фигуры, ухаживающие за могилами своих родственников. Не было слышно ни городского шума, ни пения птиц. Стояла звенящая тишина, изредка нарушаемая шелестом слабого ветерка и бьющимся о тонкую ветку голого куста черным скрючившимся листком, не успевшим вовремя упасть на землю…
Лариса наполнила стаканчик. Выпила. Уже без остатка. Вылила на могилу еще немного ликера. И снова закурила…
Все было наполнено каким-то особенным покоем, тихой умиротворенностью. И никуда не хотелось идти.
От могилы Илоны словно исходили какие-то теплые убаюкивающие волны. Словно подруга глядела откуда-то на Ларису и тихо шептала ей, что все вокруг и на самом деле не стоит того, чтобы цепляться за это. Не стоит тех душевных сил и той невосполнимой духовной энергии, которые приходится растрачивать в суете постоянных забот о самовыживании, самоутверждении перед такими же, как ты, мечущимися в земной круговерти — ради и во имя чужого мнения, чужого взгляда, подгоняющими тебя в твоей суете, иссушающими тебя, изматывающими в бесконечной гонке за успехом, преуспеванием, имиджем… Подгоняемыми страхом исчезновения без следа, страхом быть заштрихованным в общем сером фоне миллионных толп, раствориться в них… Своего рода постепенное, незаметное самоуничтожение ради сиюминутного самоутверждения…