Потом оборачивался ко мне:

— Только до конца выходных. Тебе надо писать, это важно.

Я никак не мог понять, почему он не возвращается домой.

А потом, в начале лета, решив побродить по Оук-Парку в поисках вдохновения, я с ужасом увидел перед домом Балтиморов фургон, перевозивший вещи. Туда вселялось другое семейство. Муж руководил двумя здоровенными грузчиками, тащившими какую-то доску.

— Снимаете? — спросил я.

— Купил, — ответил он.

Я немедленно вернулся в «Марриотт».

— Ты продал дом в Оук-Парке?

Он печально посмотрел на меня:

— Ничего я не продавал, Марки.

— Но туда въезжает какое-то семейство, и они говорят, что купили дом.

Он повторил:

— Я ничего не продавал. Банк наложил на дом арест.

Я был совершенно оглоушен.

— А мебель?

— Я все вывез, Марки.

До кучи он сообщил, что сейчас продает дом в Хэмптонах, чтобы было на что жить, а скоро избавится и от «Буэнависты». На вырученные деньги он собирался начать новую жизнь и купить где-нибудь новый дом. Я не верил своим ушам:

— Ты уезжаешь из Балтимора?

— Мне здесь нечего больше делать.

От былого величия Гольдманов-из-Балтимора скоро не останется ничего. Моим единственным ответом жизни была моя книга.

Сидя в своем кабинете в Монклере, я мог вечно воскрешать счастье Балтиморов. Мне даже не хотелось выходить из комнаты, а если действительно возникала нужда отлучиться, меня с еще большей силой тянуло назад, к ним.

Возвращаясь в Балтимор, в «Марриотт», я отвлекал дядю Сола от телевизора тем, что рассказывал про свою будущую книгу. Его она страшно интересовала, он все время о ней заговаривал, спрашивал, как движется дело и нельзя ли ему поскорей прочесть из нее кусочек.

— Про что твой роман? — спрашивал он.

— Про трех кузенов.

— Про трех кузенов Гольдманов?

— Про трех кузенов Гольдштейнов, — поправлял я.

В книгах те, кого больше нет, встречаются снова и обнимают друг друга.

Десять месяцев я заново писал нашу историю и залечивал раны своих кузенов. Роман о кузенах Гольдштейнах был окончен в канун Дня благодарения 2005 года, спустя ровно год после Драмы.

В финальной сцене романа Гольдштейны, Гиллель и Вуди, ехали на машине из Монреаля в Балтимор. Останавливались в Нью-Джерси, подхватывали меня, и дальше мы катили вместе. В Балтиморе, в великолепном, сияющем огнями доме нашего возвращения ждала неизменная, верная себе пара — дядя Сол и тетя Анита.

Тем летом 2012 года благодаря волшебству романа я снова обрел их, как семь лет назад.

Однажды, около часа ночи я, не в силах уснуть, сидел на террасе. Жара стояла тропическая, несмотря на ночное время, но на улице, под баюкающий стрекот цикад, мне было хорошо. Я открыл тетрадь и стал писать ее имя. Этого было довольно — она возникла передо мной.

— Тетя Анита, — прошептал я.

Она улыбнулась и ласково приподняла руками мое лицо:

— А ты все такой же красавец, Марки.

Я встал и обнял ее:

— Как же я давно тебя не видел. Мне тебя ужасно не хватает.

— Мне тебя тоже, мой ангел.

— Я пишу книгу о вас. Книгу о Балтиморах.

— Знаю, Марки. Я пришла тебе сказать, чтобы ты перестал терзаться прошлым. Сначала книга о кузенах, теперь книга о Балтиморах. Тебе пора писать книгу о своей жизни. Ты ни в чем не виноват, и сделать ты ничего не мог. Если кто и повинен в хаосе, в который превратилась наша жизнь, то только мы, Маркус. Мы одни. Каждый сам отвечает за свою жизнь. Мы несем ответственность за то, что с нами происходит. Маркус, дорогой мой, племянник мой, ни в чем — слышишь? — ни в чем из того, что случилось, нет твоей вины. И ни в чем нет вины Александры. Довольно призраков, пусть они уходят.