Оба немного помолчали, размышляя каждый о своем, потом Мишка спохватился и вернул разговор к главной теме:

— Ну, ладно, дядька Арсений, помечтали и будет, все равно меня пороть некому. Давай дальше рассказывай: что и как делать надобно.

— И впрямь некому, а жаль… Ну ладно, ладно, глазом-то не жги… господин сотник. Значит так: сейчас я со своими переговорю, приготовим все. Отроков я сам отберу, кто там пострахолюднее, да после боя, в одежде, посильнее кровью измазанной, ну и лицо сможет сделать… вот как у Андрюхи Немого, когда ему на ногу наступишь. И баб надо тоже — тех, которые при княгине не заняты… Это ты сам прикажешь. А дальше… Дальше уж мы все сделаем, а ты смотри и учись, раз и эту науку постичь решил. Приготовим тебе его в лучшем виде — и спрашивай, коли умеешь. Я, конечно, подмогу, но главный спрашивальшик у нас ты, и если что, пенять не на кого.

— Добро, — Мишка решил довериться профессионалам.

— Ну, вот и ладно. Начнем… гм, помолясь.

До чего уж там досовещался Арсений со своими, Мишка не знал, но подходя к полянке, где планировался допрос, невольно ожидал увидеть там душераздирающую картину, выдержанную в традициях фильмов о мрачном средневековье или уж, как вариант, киношных страшилок «про бандитов». И истерзанного пленника с выпученными глазами, подвешенного на дыбе, и палача с кошмарным инструментом, и соответствующие звуки да запахи…

Но, как выяснилось, ничего подобного планом Арсения не предусматривалось. На полянке вполне мирно были расстелены два потника (видимо, за неимением ковра или войлока), на одном стояла миска с едой и лежала баклажка, а второй, надо понимать, предназначался для сидения.

«Ну, прямо как для пикника все приготовлено».

Рядом с молодым дубком «режиссеры» пристроили обрубок бревна, подпертый толстыми ветками, чтобы лежал вплотную к стволу и не откатывался. И вот этот-то обрубок начисто снимал первоначальное мирное впечатление, потому что был сильно запачкан кровью и в нескольких местах на нем виднелись подпалины. Зловещий колорит декораций дополнительно усиливал и сам Дормидонт Заика, голый по пояс, невозмутимо поправляющий кузнечными клещами в костерке какие-то непонятные железки не слишком, впрочем, устрашающего вида.

Квалификацию «художника-постановщика» Мишка оценил: если подходить к месту допроса именно с той стороны, с которой шел он, то сначала глаз цеплялся за место «выпивающего и закусывающего», потом за окровавленный и обожженный обрубок бревна, и только после него — за Заику в образе палача. Все исполнено на должном уровне: контраст и негатив по нарастающей. Оценить-то Мишка оценил, но не впечатлился — и не такое видал (на экране, естественно, а не в жизни), да и Дормидонт, надо признать, до буреевских статей не дотягивал — тот-то одной своей внешностью был страшнее бормашины.

«Так, а где тут дыба, испанский сапог и прочие девайсы-гаджеты папы Мюллера и дедушки Торквемады? Что-то бедновато у специалистов с инструментом. И это все? Впрочем, им виднее. А Арсений, надо понимать, чего-то придумал — вон черти в глазах так и прыгают