На дорогах творилось настоящее столпотворение. В обезумевшей от страха толпе все чаще мелькали эсэсовские мундиры. Нацистская гвардия дрогнула. Не надеясь на своих вождей, она искала спасения. В Берлине обстановка была и того хуже. Паранойя охватила Гитлера. Его больше занимало не положение на фронтах, а исчезновение обергруппенфюрера Бергера. Гитлер поручил ему привести в исполнение приговор своему личному врачу – Брандту, посмевшему укрыть жену в расположении американских войск. Бергер же посчитал за лучшее не губить чужую жизнь, а спасать собственную. Агония режима для Шелленберга стала очевидна. Не найдя Гиммлера, он покинул Берлин и выехал в Вустрау, подальше от бомбежек и от обезумевшего Гитлера.

Там его застал телефонный звонок Бернадота. Шелленберг ухватился за него как за спасительную соломинку и попросил о встрече. Граф согласился. Не мешкая, Шелленберг связался с Гиммлером, тот, отбросив все в сторону, готов был лететь в Хоэнлихен, чтобы спасти не столько Германию, сколько самого себя. Получив его согласие на продолжение переговоров, Шелленберг ринулся во Фленсбург, где находился Бернадот, и, используя все свое красноречие, уговорил еще на одну встречу с Гиммлером.

22 апреля, ранним утром все трое собрались в Хоэнлихене. На этот раз инициативу в беседе взял на себя Гиммлер. Он долго и путанно распространялся о сложном политическом и военном положении рейха, и чем больше говорил, тем все более неуютно чувствовал себя Шелленберг под многозначительными взглядами Бернадота. Страх перед Гитлером удерживал Гиммлера от ясного изложения своей позиции и обязательств перед западной коалицией. Он не замечал знаков, что исподволь делал Шелленберг, и продолжал говорить и говорить.

Беседа приобретала все более беспредметный характер, и тогда граф предпринял попытку перевести ее в деловое русло. Он предложил Гиммлеру в качестве предварительного условия для продолжения контактов переправить в Швецию датчан и норвежцев, содержащихся в лагере Нойенгамме. Но и здесь Гиммлер не дал четкого ответа, а продолжал мямлить, что пока связан по рукам и ногам Гитлером, что имеет перед ним моральные обязательства. Для будущего диктатора Германии, где не нашлось бы места для Гитлера и в которой Гиммлер обязан был взять в железный кулак не только СС, но и вермахт, он совершил непростительную ошибку. В глазах искушенного дипломата Бернадота после таких заявлений Гиммлер уже не представлял интереса как политическая фигура, на которую Запад мог сделать ставку. Сославшись на отсутствие возможностей для продолжения посреднической миссии, Бернадот свернул беседу.

Шелленберг вызвался проводить его, на пути к машине предпринял последнюю попытку сохранить возможность для продолжения переговоров и напомнил графу о просьбе Гиммлера связаться с генералом Эйзенхауэром, чтобы организовать личную встречу. На что Бернадот прямо заявил: «Рейхсфюрер не отдает себе отчета в том, каково действительное положение дел. Я больше не могу ему помочь. Ему следовало бы взять в свои руки судьбу Германии сразу же после моего первого визита, а вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом», – так потом писал об этом Шелленберг в своих «Мемуарах».