– Беспошлинно, – нехотя подтвердил старший из судей. – Но с перепродажи полагается платить десятину.

По жирному лицу Мюррея пронеслась легкая тень. Нет сомнений, никакую десятину он не вносит в казну. И не может сам выпить столько, даже с гостями и друзьями (если у него есть друзья), значит – продает. Собственно, из-за высокой цены его продаж и возникла жалоба.

– Вот я и подсчитал, – продолжал глей. – Если форты ставить в двух-трех мерах от границы со степью, а она проходит по реке, получится хороший кусок земли рядом с водой. Отчего не засеять рожью? Нир получается из зерна, второй расход – дрова или, что лучше, черный уголь для нагрева котлов. Вот тогда я на год с сырьем. Сто кило в сутки – моя ближайшая цель. Шесть корцов, чтоб тебе понятнее.

– И почем ты продаешь?

– От качества зависит. От четырех дуков до одного дина за бочку.

Знающий цены на хороший нир в центральных округах, Ниодим уничтожающе глянул на окружного судью. Тот втянул голову в плечи. Никак не ожидал, что приезжий начальник копнет глубоко. И хотя цена Гоша была выгодная, Ниодим решил поторговаться. Но не на того напал. Глей-купец не уступил ни медяка.

– Дешевле нельзя. Сопьются покупатели, достопочтенный. Зачем мне народ Мульда губить? Люди меры не знают.

Тут смутился Ниодим, совсем недавно перебравший дармового нира до крайней степени. Его в спальню на руках несли.

– Последнее, – воткнулся Мюррей, закругляя беседу, хоть у Ниодима наверняка крутились на языке еще вопросы. – Не боишься, глей, что украдут твои секреты. Подкупят или похитят кого-то из дворни, кто знает как гнать.

– Нет никакого секрета, – развел руками глей. – Многие гонят. Но чтоб вкусно было, нир надо чувствовать. Душу вкладывать. Словно самому закипать в котле и струиться из холодильника. Иначе бормотуха получится. А у меня – призвание. Профессия такая – самогонщик.

– Самогонщьик, – не без труда повторил Ниодим. – Слушай, самогонщьик. Я пришлю тебе верного человека. Будет все скупать. Ему – не продавай, – он показал на Мюррея. – Судье не престало заниматься подобным. А как земли защитишь – давай документ. Увеличим размеры глейства. Хоть до горизонта.

Столичный судья не заметил, как Гош у него за спиной подмигнул Мюррею. Мол – не переживай. И тебе достанется.

На том и разъехались.

Отличавшийся редким упрямством Верун потянул речной воздух носом и заявил:

– Это не роща. И моей здесь не будет.

– Правильно. Твои рощи – место святое. Не для всяких людских дел. Я о другом прошу. Видишь, в половине меры за рекой – небольшой холм?

– Холм. В степи!

– Верно, в степи. А теперь представь. Выше по течению реки делам запруду. Вода поднимется, получится небольшое озеро. Оттуда прокапываем каналы. В том числе – к холму. И будет отличное место для рощи. Но могут набежать степняки, рощу поломать, затоптать.

Дедка аж скрутило. Наверно, уничтожение рощи воспринимает как физическую боль. Конечно, степняки сами в рощу не полезут. Там верьи. Но запросто запустят кхаров пастись. Тогда – хана роще. Здоровый бык ломает ствол толщиной с мою руку. А саженцы только через год вымахают, чтоб выстоять. Но все равно – кусты попортят. Непорядок.