Никита оглянулся. Хотя в кухне никого, кроме него и Анисьи, не было, отступил, сел на скамейку, начал закуривать. Минуты две длилось молчание. Первой заговорила жена:

— Конечно, зря я насчет "стянул", вгорячах сказала. Скорей с себя все снимешь, чем возьмешь у других. Но не в сбруйной же ты наделал эти деньги…

Моторин тоже успокоился.

— Нельзя сюприз сделать, — недовольно пробормотал он. — Пристает с ножом к горлу. Ладно, скажу правду. Никто мне ничего не прислал. Клад я нашел в Харитоновом колодце, но промолчал. Вознаграждение получил.

Анисья громко засмеялась.

— Ты еще кому так не скажи. Это вроде того, как мы с тобой на Кавказе проживали?..

— Не смейся, правду говорю. Жалко, бумагу о сдаче золота посеял.

Жена не поверила про клад и после того, как Никита показал ей сберегательную книжку.

— Наверно, утаивал от меня деньги, чтобы на старости лет сюприз сделать… Ты же сюпризник…

Моторин быстро прошелся по кухне.

— Думай что хочешь, шут с тобой. Выйдет газета с объявлением, я тебя уткну в нее.

Через несколько дней вечером Никита прочитал в газете объявление о том, что в деревне Оторвановке при очистке колодца была найдена консервная банка с золотыми монетами. Ни имени, ни фамилии нашедшего клад указано не было. Так пожелал Никита. Еще он хотел тогда, чтобы не называли деревню, а написали просто: "В одной из деревень нашей области…" Там согласились, но почему-то указали название. Теперь это даже к лучшему, легче будет доказать жене, что он не наврал про дорогую находку. Никита сидел в палисаднике на мураве и держал на коленях газету поджидая Анисью. Она вышла из хлева с подойником в руке. Запахло парным молоком. За Анисьей, подняв хвост бежал пушистый котенок, поглядывая на подойник и мяукая.

Моторин встал, шагнул к жене, ткнул пыльцем в газету:

— Гляди! А ты не верила…

Жена прочитала сообщение, пожала плечами.

— А где указано, что нашел именно ты?

— Не хотел я лишних разговоров… Вот и пожелал, чтобы не писали обо мне. Да ты пошевели мозгами: в Оторвановке года два-три не чистили колодцев, кроме Харитонова. А кто спускался в него? Я, Никита Моторин! Вникла?

Анисья махнула рукой:

— Все у тебя с зигзагами. Ты же зигзачник…

И пошла в сенцы, чуть не наступив на крутившегося под ногами котенка. "Кажется, убедил", — облегченно вздохнул Моторин и опять сел на мураву.

Никита любит смотреть на небо. Чего там только не увидишь! Чего только не вспомнишь! Облака густые, лобастые. Поглядишь пристально, и кажется: это не облака, а картины. Целое сражение над Никитой. Старинные пушки, клубы дыма, солдаты, лошади… Как в стихотворении: "…смешались в кучу кони, люди… и залпы тысячи орудии слились в протяжный вой…". Настоящее кино, все Бородинское сражение перед Никитой, только не слышно воя. Плывут облака, меняется изображение. Вот дома завиднелись, из труб их густится белый дым. По улице катит на санях мужик — в полушубке, в большущей шапке. От лошадей валит пар, из-под копыт летит снег. Мужик похож на Батюню, в санях у него стоят фляги с молоком. Только борода у небесного Батюни большевата, у настоящего она только отрастать начала…