Городское начальство стояло в окружении десятка человек в чиновничьих и военных мундирах, за спинами которых стояли экипажи с кучерами на козлах. Пока шел, я успел присмотреться к встречавшим меня людям. Два человека в богатых шубах, стоявшие посредине группы людей, которые охватывали их полукругом, и в тоже время, находясь от них на расстоянии полтора-два метра, тем самым выказывая свое уважение. Вице-губернатор со своим заместителем. Важные от сознания своей власти лица казались надутыми, впрочем, это могло показаться от их излишней округлости и пухлости, впрочем, как и их фигуры. В отличие от них подполковник — жандарм обладал отменной фигурой, несмотря на то, седина на висках и усах, говорила о том, что ему, по крайней мере, под пятьдесят. Рядом с ним стоящий полицмейстер оказался молодым, румяным молодым человеком, лет тридцати. Еще один военный стоял чуть в стороне и, судя по мохнатой папахе, являлся казачьим офицером. Цвет суконного колпака папахи был желтый, как и его лампасы. Я был не силен в казачьих званиях и погонах, но уже знал, что желтый цвет — отличие сибирских казаков. Уже во время официального представления я узнал, что это есаул Ворохов Кузьма Степанович, который командовал в Тобольске двумя сотнями казаков Тобольского конного полка и оказался в этой компании только потому, что именно его казаки должны были сопровождать меня в экспедиции. Помимо него был еще подполковник, командир запасного пехотного полка, стоящего в городе — толстый мужчина, с толстыми губами и одутловатым лицом. Не обошлось и без представителя местного духовенства. Им оказался осанистый и рослый муж, с большой, густой бородой.

Не прошел я и двадцати шагов, как от свиты городского начальства отделился представительный мужчина в фуражке и шинели с погонами коллежского секретаря и поспешил мне навстречу.

— Не вы ли являетесь господином Богуславским?

Не успел он задать этот вопрос, как у меня по бокам выросли три плечистые фигуры охранников, которые надвинулись на чиновника, заставив его попятиться.

— Да. Это я, — недовольно буркнул я, так как весь этот картинный выезд с первыми лицами города, мне все больше напоминал сцену из гоголевского "Ревизора".

— Разрешите представиться. Коллежский секретарь Осмоловский Игорь Сергеевич. Разрешите проводить вас, господин Богуславский, — при этом чиновник, почувствовав мое недовольство, вытянулся как солдат при смотре и стал "есть глазами начальство".

— Куда тут уже деться. Идемте.

Краем глаза я видел, что последние пассажиры, проходившие мимо, сейчас смотрели на меня с беспокойством и тревогой. С некоторыми из них, познакомившись на пароходе, я беседовал, интересовался их жизнью. Сейчас, судя по их лицам, они думали: не наболтали они чего лишнего этому типу? Ведь выспрашивал все, окаянный, интересовался. А он оказывается — вон в каких чинах! Небось притворялся и выведывал, подлая его душа, чтобы потом в тюрьму или на каторгу упечь!

В сопровождении чиновника и филеров, я подошел к вице-губернатору и его свите, после чего последовало официальное представление, правда, в ускоренном темпе, так как стоять на морозе и пронизывающем холодном и сыром, дующем от реки, ветре, ни у кого не было ни малейшего желания. Несмотря на обилие новых лиц, я старался понять, что представляет собой местная власть. Ведь никакая характеристика или прочая бумажка не скажет о человеке столько, сколько его лицо. Его взгляд. Линия губ. Сведенные брови или наморщенный лоб. Лицо большинства людей — это зеркало их эмоций. Другие, умеющие прятать свои эмоции непроницаемой маской, все равно выдают свои чувства, но уже через взгляд. Здесь надо уметь их читать.