– Древняя скрижаль, за которой охотился Кингпин. Человек-Паук только что отдал ее капитану Стейси. Похоже, старый детектив больше не доверяет полицейскому участку – он отнес ее домой. Возможно, в эту минуту он уже звонит в ФБР, так что надолго она у него не задержится. Если она нужна тебе, поторопись.

– На что она мне? Орехи колоть? Такую известную штуку не сбыть. Или у тебя уже есть покупатель?

Презрительный вздох Махинатора немедленно испортил Манфреди настроение.

«Как только этот самовлюбленный кафоне[5] перестанет приносить пользу, он исчезнет, как многие до него».

– Дело не в деньгах, – объяснил Махинатор. – Совсем не в деньгах. Дело в Кингпине. Он похитил эту скрижаль, чтобы показать свою силу. Когда она окажется в ваших руках…

– Да, да. Понял. Это покажет, что мы сильнее.

Он дал отбой, но так и остался сидеть, прижимая трубку к уху и задумчиво глядя в прохладный полумрак пустого кабинета.

«Куда всех черти унесли? А, верно. Я же приказал им выйти».

– Цицерон!

Адвокат появился так быстро, словно стоял под дверью, прислонив ухо к замочной скважине.

– Ты читаешь новости культуры. Что можешь сказать о скрижали, похищенной Кингпином из ГУЭ?

Коротышка пожал плечами.

– Считается, что она хранит какую-то великую тайну. Ха! Грязь под моими ногтями тоже хранит немало великих тайн!

Сильвермэйн кивнул. Все это казалось напрасной тратой времени. Однако Махинатор до сих пор не подводил – возможно, у Фиска уже есть покупатель, раз он так интересуется этой штукой.

– Что за тайна? Какие-нибудь волшебные чары, от которых из задницы полетят единороги с крылышками?

– В том-то и штука. Этого не знает никто. До сих пор сумели перевести всего пару слов.

– Каких?

Вытащив телефон, Цицерон набрал запрос в Google и принялся просматривать результаты поиска.

– Так, посмотрим. Кто знает… что-то там, тот пьет… чего-то там. И еще всякая чушь типа «перед этим, после того, прежде чем и затем». Вот и все. – Он захохотал. – Одно могу сказать: я бы сейчас с удовольствием чего-нибудь выпил.

Взгляд Сильвермэйна затуманился. Он вмиг вновь стал слабым перепуганным ребенком, прячущимся в темноте и слушающим песню, которую бабка пела вовсе не ему, а самой себе: «Кто правду знает, никогда не станет стар: он пьет и пьет чудесный юности нектар…».

– Майкла Марко ко мне. Живо!

СИДЯ за ноутбуком в уютной спальне над отцовским кабинетом, Гвен Стейси пыталась написать еще несколько строк очередной работы по биофизике. Сдавать ее нужно было только на будущей неделе, но она всегда предпочитала оставить себе время на перепроверку работ. Это очень помогало точнее выразить мысли – и заодно прочищало голову.

А голову прочистить было нужно.

В конце концов, это было лучше, чем таращиться на телефон и спорить с самой собой – звонить или не звонить Питеру. После ее вспышки он, как всегда, исчез, оставив ее чувствовать себя симпатичной, но одураченной ассистенткой циркового фокусника.

«Почему он не звонит сам? Вероятно, думает, что я еще злюсь. А я ведь злюсь, разве не так?»

Конечно, она злилась на него, но в какой-то момент злость смешалась с неотвязной смутной тревогой о близких, знакомой ей, дочери капитана полиции, с детства. Именно из-за этой тревоги она так радовалась каждый раз, когда Питер, наконец, появлялся после очередного исчезновения; именно она помогла Гвен осознать всю глубину ее чувств к нему, именно она заставляла прощать его снова и снова.