Таня молча сунула пакет за отворот суконного жакета, но не двинулась с места.

— Идите скорее, в обход. Я прикрою огнем.

Таня смотрела на него расширенными зрачками. — Лейтенант, одного я вас не брошу… Мы вместе шли, вместе и вырвемся…

— Не тяните резину, выполняйте приказ! — Крикнул Косицкий. По его лицу прошла судорога. — Вы что, хотите, чтобы нас обоих угробили, а потом уничтожили отряд! В этом пакете — спасение!

Таня придвинулась к нему, поцеловала в лоб и, пригнувшись, скрылась в кустарнике. Лейтенант отполз к дереву, просунул сквозь ветки ствол автомата и скомандовал себе:

— Огонь!..

…Ветер, пробегая по вершинам, задирал седую бороду леса. Солнце, брызнув золотом сквозь листву, засверкало на стволе автомата, на лакированных козырьках полицейских фуражек, метавшихся в чаще. Потом солнце скрылось и на землю обрушился дождь. Сквозь ветви клена Косицкий видел: будто мелькала длинная стальная игла и прошивала лужицу, лужица, морщилась и отсвечивала тускло, как жесть. Сердце лейтенанта заныло от жалости к этому лесу, к родной земле, которую топтал сапог фашиста и сапог предателя. И была в его сердце глубокая боль, что ему уже, наверное, не придется встретиться с товарищами по оружию. И была гордость за то, что он выполнит долг до конца.

Где-то в глубине леса прогремела автоматная очередь. «Это Таня напоролась на полицаев, — мелькнуло у него в голове. — Нет, она вырвалась», — успокоил он себя, вслушиваясь в удаляющиеся хлопки одиночных выстрелов. Потом он уловил шорох. Из-за кустов сбоку показались головы двух полицаев, у одного под козырьком тускло отсвечивали очки.

— Сдавайся, все равно возьмем!

Косицкий повел автоматом, кроша листву нижних веток. Один полицай ткнулся лицом в землю и больше не двигался, второй, выстрелив в ответ из пистолета, исчез. Тотчас же раздался гавкающий треск крупнокалиберного немецкого пулемета. Пули врезались в дерево, со свистом проносились над его головой, чавкали в лужице…

Полицаи ползли к нему под прикрытием пулеметного огня. Он отвечал короткими злыми очередями. Срезанная пулей ветка больно хлестнула по щеке. «Дают жизни, — невесело усмехнулся про себя Косицкий. — Надо менять позицию».

Он вложил в защелку автомата второй диск, но не успел отползти несколько метров, как пуля сорвала с головы шапку… Он метнулся на место. — «Окружили!» Прошил короткой очередью кусты — оттуда раздались вопли, стоны, ругань.

В лесу опять наступила тишина, только шуршал по лапам елей дождь. Потом опять застучал пулемет, ему ответил автомат лейтенанта. Желто — лиловые вспышки врезались в серый полумрак леса.

Дождь на время перестал. Лес стоял светлый, полный аромата, высокий и прохладный. Из — за туч выплыло молодое яркое солнце. Кроны деревьев заблестели, на листьях засверкали капли, и в нежные веселые цвета окрасился бор.

Косицкий, подняв глаза, прощался с чудом восхода, на который любовался последний раз в своей короткой жизни… Отбросил последний, опустевший диск, потом снял с пояса гранату и вышел из — за дерева.

Он стоял прямо, недвижим, закинув правую руку за спину. Ветер развевал его светлые волосы. Полицаи, держа оружие наперевес, приближались. Понимая, что у него кончились патроны, они не стреляли — хотели взять живьем. И все же, не доходя до него шагов шесть — семь, остановились в замешательстве. Высокий парень с развевающимися льняными волосами вызывал у них панический страх…