Еще двое наших старых знакомых направлялись из Петербурга в Москву, но не в экипаже, а верхом. Насколько драгунский кивер шел к лицу штабс-капитана Белозерского, настолько же нелепо он смотрелся на голове прапорщика Ростопчина. В кивере тот казался еще меньше ростом, а мелкие черты лица становились совсем незначительными. Другим бравым офицерам форма неизменно шла, его же сильно старила, и в свои семнадцать лет он выглядел на все тридцать. Словом, тщедушный сын знаменитого губернатора окончательно терялся рядом с красавцем Борисом Белозерским.

Всю дорогу младший Ростопчин пребывал в меланхолии, причиной которой стала внезапная смерть примы Неаполитанской оперы Сильваны Казарини. Первая же его влюбленность закончилась таким нелепым и трагическим образом! Борис, прекрасно знавший, что у его друга не было ни малейшего шанса заслужить расположение певицы, тем не менее всячески его утешал, чтобы тот окончательно не пал духом:

– Она ведь обещала тебе еще один тур вальса, это говорит о многом! И мазурка была за тобой, помнишь? А уж после мазурки Казарини была бы тобой просто покорена… Ты отлично танцуешь!

– Да, да, непременно была бы покорена! – самодовольно и вместе с тем горестно восклицал Андрей. При упоминании рокового бала в Царском Селе он тут же приходил в невероятное волнение, на его бледных щеках проступали розовые пятна. – Если бы, черт возьми, не французская кадриль! И не мерзавец Бенкендорф! Это он погубил Сильвану…

– В «Петербургских ведомостях» писали о каком-то сердечном приступе, – напомнил Борис.

– Это ложь! – возмущался Ростопчин. – Ты видел ее – это была певчая птица, райский цветок, совершенство! Какой у нее мог быть сердечный приступ при таком изумительном цвете лица?! Полно тебе… Она покончила с собой. Бенкендорф сказал ей во время танца какую-то мерзость, я видел, как страшно она изменилась в лице и потом танцевала как неживая. Наверняка он унизил ее, захотел сделать своей шпионкой и доносчицей. Я предвидел его домогательства, поэтому ни за что не уступал ему французскую кадриль. Но Сильвана сама предпочла его мне…

– Потому что она испугалась за тебя, – заметил старший товарищ. – Иначе вышел бы грандиозный скандал, а ты сам знаешь, Бенкендорф не из тех людей, с кем можно ссориться!

– Да, да, разумеется, она поспешила предотвратить скандал! – подхватил Андрей. – Ведь этот мерзавец посмел мне угрожать, и я не собирался это так оставить. Бедняжка! Ах, какой он негодяй!

– А почему ты не бросился за нею вслед, когда она расстроила наше каре и покинула зал? – Этот вопрос Борис давно уже хотел задать другу.

– Так ведь я в это время танцевал, неужто ты не видал?.. С Виельгорской…

– С Эльзой Карловной, что ли? С Биронихой? – усмехнулся Белозерский.

– Нет, с ее дочкой, – выдержав паузу, признался Ростопчин.

– Так ведь ей всего десять лет! Она – дитя! – недоумевал Борис.

– Ну вот поэтому я и не мог бросить танца и расстроить каре, – поник головой Андрей, – ведь это был первый бал в ее жизни. Первая кадриль с настоящим кавалером – и вдруг такой конфуз… Бедняжка выплакала бы себе глаза!