— Вали отсюда! — получаю полный злости, безжалостный приказ.

Пытаюсь собраться с мыслями, и отдать своему телу властный приказ, но оно безвольное, меня совершенно не слушает.

— Ты долго еще будешь тут валяться?! — раздается утробное рычание.

— Я… мне плохо, Михаил…простите…

МИХАИЛ ВОРОНОВ

Играет, стерва!

Я прямо вижу, как она во что бы то ни стало старается остаться в моей постели. И мне это не нравится. Очень не нравится! Уже и меня просто по имени называет. Без отчества. Ну это ни в какие ворота!

Скрипя зубами от злости подлетаю к ней и дергаю на себя. Ставлю на ноги. Кристина стоит, широко распахнув зеленые глаза.

Стоит. Стоять может, а значит и ходить, тоже.

— Я ухожу… ухожу… — говорит она, пряча глаза, потому что я сверкаю в одних боксерах перед ней.

Опускает спину, точно побитый котенок, и по стеночке по стеночке выползает из комнаты. В два шага я настигаю ее. Смотрю, как она заползает в ванную. Стягивает вещи с полотенца-сушителя. Лифчик забывает на трубе. У меня снова ком в горле. Я просто физически не могу напомнить ей о вещице.

Мечтаю, чтобы она забыла его у меня. Зачем? Хер его знает, зачем! Просто хочу так!

Прижимая вещи к груди, Овечкина протискивается мимо меня в прихожую. Неужели уйдет?! Ну да, я же ее выгнал только что!

Не пойму, что со мной творится! Не хочу ее отпускать. Хочу зажать, обнимать, целовать, трогать везде! Нюхать! Хочу обладать ею целиком и полностью! Без остатка! Хочу этого и ненавижу себя за свои слабости! За свои желания подкаблучника!

Кристина пытается обуть грязные расклеенные балетки, но на босу ногу это у нее получается плохо. Продолжая сжимать свои вещи, она нагибается, чтобы пальчиками помочь ногам влезть в обувь. Ткань футболки задирается, практически обнажая ее округлую попку.

Сглатываю еще раз. Шумно. Очень шумно. Слюной подавился аж!

Кристина быстро разгибается. Отчаянно ловлю ее затравленный взгляд.

Все! Стопкран сорван! В один прыжок настигаю ее и, подхватив под бедра, впечатываю в противоположную стену.

— Я… что вы делаете?! — Кристина роняет вещи на пол, а сама успевает продеть руки меж нами, чтобы упереться ими в мою голую грудь.

Я же затыкаю ее рот поцелуем. Властным, утверждающим, болезненным!

Я знаю, что возможно груб, возможно, причиняю ей боль, но поделать с этим ничего не могу. Будто я дорвался до запретного источника, и пока не изопью из него допьяна, не отпущу, не отстану!

Руки мои хаотично исследуют ее тело. Ее грудь, бедра, живот, в котором развивается мой ребенок. Я ненавижу эту женщину, но хочу ее до безумия, до твердокаменной точно гранит боли, что наполняет низ моего живота.

Она пытается мычать, сопротивляться, но я не даю ей произнести и слова, целую, точно обезумевший, точно бабу век не видал.

Между нами лишь тонкая ткань моих боксеров, и это осознание напрочь срывает мой стоп-кран. Я беру ее прямо тут, у стены, на весу, заставив ее ноги обвить мои бедра. Стараюсь быть максимально аккуратным, хотя выходит хреново. Очень хреново сдерживаться, когда дорвался до самого сладкого и запретного по самое «не хочу»!