– Пир перед смертью, – буркнул Ставрид, хмуро зыркая по сторонам из-под густых бровей.

Утром следующего дня всех загрузили в тесные глухие повозки, набив в них людей, словно сельдь в бочки, и куда-то повезли. Полчаса томительной давки, и их снова погнали по узкому проходу с множеством лучников на высоких стенах.

– Куда это нас? – выкрикнул один из толпы.

– Молчать! – рявкнул конвоир и угрожающе щелкнул в воздухе плетью.

Тихие шепотки, топот множества ног и гнетущее состояние. В воздухе пахло страхом. Узкая комната с лавками у стен. Места на всех не хватило, и многие уселись просто на пол. За стеной слышался неразборчивый шум, возгласы восторга, славницы во имя Светлейшего. Особо любознательные парни, встав друг другу на плечи, пытались рассмотреть происходящее в крохотное оконце под самым потолком.

– Ну, что, что там? – донимали их вопросами остальные.

– Да ничего не видать. Ноги только и песок. Кажется, там арена.

Люди зашептались.

– Я же говорил, – мрачно усмехнулся Ставрид.

– Я обязательно выиграю, – уверенно кивнул Мирон, стукнув кулаками себя по коленям.

Смерив того скептичным взглядом, Ставрид печально улыбнулся.

Не успел Калин как следует осмотреться, пришел конвой в лице четырех имперцев и, выкрикнув одного из «смертников», увел его. За стеной послышались радостные возгласы. Долговязый парнишка топтался босыми ногами по плечам товарища, пытаясь хоть что-то разглядеть. Ему задавали все те же вопросы, а он все так же отвечал, что видно плохо и разобраться, что к чему, никак не получается, но продолжал топтаться на месте. Стоящий под ним парень пыхтел, краснея от натуги.

Снаружи восторженно взревели. Появившийся через несколько минут конвоир выкрикнул:

– Гарюн! На выход!

Минул час. Комната практически опустела. Ставрид, когда пришла его очередь, вышел молча, не прощаясь. Мирон, порывисто обняв Калина, пожелал тому удачи и обещал в будущем разыскать его. Когда вновь вернулись конвоиры, в комнате оставались всего пятеро.

– Калин, пошел!

– Удачи, мужики, – поднялся он с лавки и вышел в темный коридор.

Идя под пристальными взглядами конвоя, Калин обратил внимание на бурые разводы вдоль прохода. Навстречу ему за крюк, всаженный в ногу, тащили изуродованное, но еще узнаваемое тело Мирона.

«Вот тебе и будущее, – сокрушенно подумал Калин, проводив взглядом недавнего товарища. – Что ж это за страна такая, что за нравы, где человеческая жизнь ни стоит ничего?!»

Молодой неокрепший разум Калина никак не мог принять такой расклад вещей. На одно краткое мгновение его обуяла ненависть ко всему и всем. Но видимо, сказавшаяся привычка, выработанная долгими изнурительными тренировками, вернула его сознание в ясность.

«Дисциплина и порядок прежде всего. Эмоции потом», – всплыла откуда-то из глубин сознания мысль.

Залитая солнцем и кровью площадка в плотном окружении двухэтажных строений без окон, на балконах которых сидели зрители, на крышах стояли лучники, скорее, для проформы, нежели для безопасности. Босые ноги Калина ступили на раскаленный песок. Его подтолкнули в спину, закрыв за ним низенькую деревянную дверь. Стоящий у стены стражник кинул к ногам мальчишки короткий меч. Толщина заточки и округлость колющего края указывали на то, что это оружие являлось учебным. Именно так оно и было – учебный гладиус больше походил на кухонную лопатку для переворачивания блинов, нежели на оружие. Настороженно поглядывая по сторонам Калин, поднял этот меч, подумав, что таким даже дров не нарубить, не то что биться. С противоположной стороны на арену вышел еще один мальчишка, на год или два старше Калина. Он даже внешностью походил на него, словно брат, если не родной, то двоюродный уж точно.