Борис, когда я описывала все эти картинки, меланхолично заметил:

— Но ведь это нос майора Ковалева.

И я скисла.

К тому же я забыла дома книгу, пришлось всю дорогу листать газеты… В «Джерузалем пост» целый цветной разворот был отдан иерусалимским львам: оранжевый, с серебряными крыльями, лев. Лежащий, расписанный кубистским рисунком, черно-белый, с гордой гривой. Зеленый, как яблоко, грозно набычивший голову, лев. На площади в клумбе сидели два льва, хвостами друг к другу. Один красный, в белых яблоках, другой полосатый, как бурундук. Стоящий, ковровой выделки, расписной, как узбекский ляган. Не было только нашего, утреннего-золотого, улыбающегося, стерегущего главную улицу рынка Маханэ-Иегуда… Ах, жаль…

На соседней странице известный политолог комментировал «худну» — перемирие с арабами, слепленное на скорую руку, — предрекал, что долго оно не продлится, и до конца недели мы наверняка еще сотрясемся в каком-нибудь взрыве…

Все шло своим, уже накатанным, ходом:

Арабы взрывали евреев. Евреи расписывали львов…

Американцы давили с мирными переговорами. Евреи расписывали львов.

Европа лгала, изворачивалась, подмахивала своему насильнику, от которого лет пятьдесят уже рожала детей ислама. Зато евреи расписывали львов…

— Смотри! — сказал вдруг Борис и подвинул мне русскую газету.

Это была огромная, на разворот, статья известного журналиста о скандальных событиях в российском Синдикате. «Восхождение по карте» — и иллюстрация, коллаж: человечек карабкается вверх по отвесной гигантской игральной карте, изображающей марьяжного короля с лицом Джеки Чаплина. В жизни у нашего симпатичного Джеки никогда не было такого циничного лица… Мне было страшно жаль его…

Да: Синдикат пленных не брал… Организация старая, почтенная, с большой ветвистой биографией, в которой немало попадалось укромных уголков, темных тупиков, загаженных подворотен… — ему не привыкать было переживать скандалы. Крепкий фрегат, сработанный из цельных бревен, — ему приходилось пережидать и не такие шторма… Он плыл дальше в неохватном океане, забрасывая трал, вытягивая улов, лавируя меж берегами континентов и материков, огибая острова… все плыл и плыл по маршруту, разработанному каждый раз новым капитаном… И когда тот или иной матрос поднимал на судне бунт или крал шмат солонины из бочки, или просто сходил с ума от безбрежных, никем не учтенных пространств, — по приказу угрюмого капитана из Долины Призраков тело безумца, зашив в мешок, просто вываливали за борт…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На этот раз у начальства в Долине Призраков я была раскована и даже весела, причем, не изображая это веселье, а именно испытывая его в предвкушении свободы…

Более всего меня поразило, что Иммануэль ни словом не обмолвился о «наших монастырских новостях», словно никакой статьи в газете и не было, словно вся страна не обсуждала в радио — и теленовостях последний скандал в Синдикате. Он по-прежнему говорил о поисках новых путей и новых способах овладения массами