– И что тогда? – спросил Джозеф. – Ты слушаешь, Мари?

Мари считала тела. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

– Что? – негромко переспросила она.

– Ты слушаешь?

– Слушаю вроде. Что? А, да! Слушаю.

Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать.

– Ну что же, тогда, – продолжал смотритель, – по истечении года я вызываю trabajando[23], он берется за лопатку и принимается копать, копать и копать. Знаете, на какой глубине мы их захораниваем?

– Шесть футов? Как обычно?

– О нет, сеньор, нет, не угадали. Догадываясь, что по истечении года плата, скорее всего, внесена не будет, самых неимущих мы хороним на глубине в два фута. Меньше хлопот, понимаете? Решать приходится, естественно, исходя из достатка семьи умершего. Кое-кого иногда хороним на три, иногда на четыре фута, а то и на пять или даже на шесть – в зависимости от того, какими средствами располагает семья. Главное – убедиться в том, что спустя год не понадобится откапывать мертвеца заново. И позвольте заверить вас, сеньор, если уж мы хороним человека на глубине в шесть футов – значит, не сомневаемся, что доставать оттуда его нам не придется. И, знаете ли, еще ни разу мы не промахнулись: настолько точно определяем финансовые возможности наших клиентов.

Двадцать один, двадцать два, двадцать три. Губы Мари шевелились почти беззвучно.

– Вот так. А вырытые тела прикрепляются здесь к стене – рядом с остальными compañeros[24].

– И родственникам известно, что они здесь?

– Si. – Человечек наставил указательный палец. – Вот этот, yo veo?[25] Новенький. Провел здесь год. Его madre y padre[26] знают, где он. А есть ли у них деньги? То-то и оно, что нет.

– Родители, должно быть, места себе не находят?

– Да что вы, им до этого и дела нет! – убежденно ответил человечек.

– Ты слышала, Мари?

– О чем? – (Тридцать, тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре.) – Да, им до этого и дела нет!

– А что, если плату внесут – но позднее? – поинтересовался Джозеф.

– В этом случае, – ответил смотритель, – тело захоронят вновь, но только на тот срок, за какой внесена плата.

– Смахивает на вымогательство, – заметил Джозеф.

Коротышка-смотритель, не вынимая рук из карманов, пожал плечами:

– Надо же нам на что-то жить.

– Но вы ведь прекрасно отдаете себе отчет в том, что никому не под силу выложить разом такую сумму – сто семьдесят песо, – продолжал Джозеф. – Итак, вы берете с них по двадцать песо, год за годом, – быть может, на протяжении тридцати лет. А неплательщикам угрожаете выставить их mamacita[27] или nico[28] в этих катакомбах.

– Надо же нам на что-то жить, – повторил человечек.

Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три.

Мари стояла посреди длинного коридора, мертвецы окружали ее со всех сторон.

Все они вопили.

Они, казалось, восстали, рывком поднялись из могил, выпрямившись во весь рост: стиснув руки на иссохшей груди, вопили разверстыми ртами, вывалив языки, раздув ноздри.

И словно застыли в этом порыве.

Рты были открыты у всех мумий. Вопль не прекращался. Все они умерли – и знают об этом. Чувствуют каждым ободранным мускулом, каждым обезвоженным органом.