Она медленно поднялась на ноги и пошла обратно в лагерь, сгибая и разгибая онемевшие пальцы, чтобы вернуть им чувствительность. Она нерешительно остановилась перед самым крутым участком склона – ей было страшно ступить на эти скользкие, неустойчивые камни. Сейчас, когда рядом не было Одвал, которая могла бы её поддержать, спуск казался непреодолимым. Но делать нечего – надо идти. Повернувшись боком, девочка пошла вниз осторожными, крошечными шажками. Уже в самом конце спуска, когда до ровной тропинки оставалось буквально несколько метров, у Изабель подвернулась нога, и она полетела вниз с пугающей скоростью. Ухватиться за камни не получилось, они выскальзывали из-под рук. Изабель кубарем скатилась вниз и упала на каменистую тропинку. От удара перехватило дыхание и на миг потемнело в глазах.

Девочка не сразу решилась встать на ноги, не зная, как сильно она ударилась. Ей повезло, что она не покатилась дальше, – на другой стороне тропинки был крутой обрыв, и она могла бы запросто сорваться вниз. Изабель медленно села. Вроде бы у неё ничего не болело, только саднили руки, ободранные о камни – наверняка они болели бы сильнее, если бы не онемели от холода, – но, кажется, она ничего не сломала и не отбила. От облегчения она рассмеялась. Ей удалось благополучно спуститься с крутого опасного склона, и минут через десять она уже вернётся к Одвал и скажет, что у Грейс и её котят всё хорошо. Хотя, наверное, не совсем хорошо. Сегодня Грейс не сумела добыть еду для детёнышей, и это значит, что вечером она снова пойдёт на охоту, и на этот раз будет смелее – просто от голода и отчаяния…

Весь остаток утра Изабель наблюдала за тем, как Одвал и её мама делают маленькие игрушки и другие красивые вещи из войлока, выкрашенного в разные цвета. Подумать только, они использовали шерсть коз и овец, выращенных собственными руками! Это поражало Изабель больше всего. И они делали не только ёлочные игрушки в виде зверят. Одвал шила детские тапочки – очень красивые, ярко-красные, расшитые белыми снежинками. Потом мама сказала Одвал, что ей пора учить уроки, а сама села за прялку.

– Это тоже от ваших овец? – шёпотом спросила Изабель, указав взглядом на пучки рыжевато-коричневой шерсти.

– Нет, это верблюжья, – отозвалась Одвал.

Изабель удивлённо уставилась на неё.

– Вы стрижёте верблюдов? – Она не представляла себе верблюда, который будет стоять спокойно, давая себя остричь.

– Конечно, стрижём. Хотя при линьке она выпадает сама, и мы просто её собираем. Стричь верблюда – целое дело. Надо его уложить, стреножить и сесть на него сверху. – Одвал хихикнула. – Один человек на верблюде не усидит. Тут нужно много людей. Мама прядёт шерсть, а пряжу мы продаём. Из неё потом вяжут тёплые вещи. Но сначала шерсть надо промыть от кусочков соломы и грязи.

В полдень папа и братья Одвал пришли в юрту обедать, а потом Сухэ и Алтан попросили у отца ружьё, чтобы пойти поохотиться на сурков. Изабель заметила, что Одвал смотрит на них как-то странно, и ей тоже стало тревожно.

– Думаешь, на самом деле они пойдут охотиться не на сурков? – спросила она. Изабель не знала, кто такие сурки, но решила, что лучше не спрашивать.