Он почувствовал себя, как брошенный ребенок, как комок земли, отшвырнутый на обочину дороги. Он лежал навзничь в шероховатом и неуловимом настоящем и чувствовал, как с каждой секундой распадается вместе с ним в прах.
Время Руты
Рута была даже готова полюбить Полипу. Она могла бы относиться к нему, как к большому больному животному. Но Полипа не хотел ее любви — он хотел власти над ней.
Руте иногда казалось, что в Полипе сидит кудлатый Злой Человек, — он точно так же на нее ложился, как Злой Человек на мать. Но мать позволяла это с улыбкой на лице, а в Руте пробуждались злость и ненависть, которые росли и пухли, как дрожжевое тесто. Потом Полипа всегда засыпал на ней, а его тело издавало вонь алкоголя. Рута выбиралась из-под этого тела и шла в ванную комнату. Наливала полную ванну воды и лежала в ней, пока вода не остывала.
Полипа запирал Руту в доме одну. Оставлял ей на кухне много отличной еды из ресторана «Укромный уголок»: холодного цыпленка, рульку, заливную рыбу, овощной салат, яйца под майонезом, сельдь в сметане — все, что только было в меню. В доме Полипы она ни в чем не имела недостатка. Она ходила из комнаты в комнату, слушала радио, надевала свои платья, примеряла туфли и шляпы. У нее было два шкафа с одеждой, шкатулка, полная золотых украшений, более десятка шляп и десятки пар обуви — она получила то, что хотела. Правда, поначалу она думала, что сможет прогуливаться в этих нарядах по улицам Ташува и щеголять перед костелом на рынке, слышать вздохи и краем глаза видеть полные восхищения взгляды. Однако Полипа не разрешал ей выходить одной. Она могла выйти только с ним. А он брал ее к своим дружкам и задирал на ней шелковые юбки, чтобы похвалиться ее бедрами. Или брал ее к Божским в Правек, или на бридж к адвокатам и секретарям, где она скучала и часами рассматривала свои нейлоновые чулки.
Потом Полипа получил от задолжавшего ему фотографа камеру на штативе и оборудование лаборатории. Рута быстро усвоила, как делаются фотографии. Камера стояла в спальне, и Полипа, прежде чем лечь в постель, всегда устанавливал на автоспуск. Потом Рута разглядывала в красном свете лаборатории тучные телеса Полипы, его зад, гениталии, толстые выдающиеся, как у женщины, груди, покрытые черной щетиной. Она видела и себя, придавленную, поделенную на фрагменты: плечи, бедра, живот. Находясь в доме одна, она переодевалась в свои платья и вставала, надушенная и элегантная, перед глазком объектива.
«Клик», — говорила камера с восхищением.
Время Миси
Течение и ускользание времени тревожило Мисю особенно в мае. Май стремительно втискивался на свое место в ряду месяцев и взрывался. Все начинало расти и цвести. Сразу.
Мися, уже привыкшая к ранневесеннему палево-серому виду из окна кухни, не могла освоиться с ежедневными переменами, которые неумеренно расточал май. Сначала в течение двух дней зазеленели луга. Потом Черная блеснула зеленью вод и впустила в них свет, который, что ни день, принимал все новые оттенки. Лес на Паперне стал нежно-салатовым, потом зеленым и, наконец, потемнел и погрузился в тень.