Павлу пришлось взять на работе несколько дней отпуска из-за смерти отца.

Отец умирал третий день. Казалось, что вот уже и конец — но спустя час Старый Божский поднимался и шел на Большак. Стоял около забора и качал головой. Павел со Стасей брали его под руки и вели к кровати. В течение трех этих дней отец ничего не говорил. Павлу казалось, что тот смотрит на него умоляюще, словно чего-то хочет. Но Павел считал, что сделал все, что мог: находился при нем все это время, подавал воду и менял простыни. Как еще можно было помочь умирающему отцу, он не знал.

Наконец Старый Божский умер. Павел задремал под утро, а когда через час пришел в себя, то увидел, что его отец не дышит. Маленькое тело старичка обмякло, стало дряблым, как пустой мешок. Не было сомнения, что в нем уже никого нет.

Но Павел не верил в бессмертие души, поэтому зрелище это показалось ему страшным. Его объял ужас, что скоро он и сам превратится в такой же мертвый клочок плоти. И это все, что после него останется. Из его глаз потекли слезы.

Стася держалась очень спокойно. Она показала Павлу гроб, который сделал себе отец. Он стоял в риге, прислоненный к стене. Его крышка была из гонта.

Теперь Павел должен был заняться похоронами и, хотел он того или нет, идти к Приходскому Ксендзу.

Он встретил Ксендза во дворе костела около его машины. Приходской Ксендз пригласил Павла в холодную, погруженную во мрак канцелярию, а сам уселся за блестящий полировкой стол. Долго искал нужную страницу в книге регистрации кончин и старательно вписал там данные Старого Божского. Павел стоял в дверях, но поскольку не любил чувствовать себя просителем, сам подошел к стулу перед столом и сел.

— Сколько это будет стоить? — спросил он.

Приходской Ксендз отложил перо и посмотрел на него внимательно.

— Я не видел тебя в костеле уже много лет.

— Я, знаете ли, неверующий.

— Твоего отца тоже трудно было встретить на службе.

— Он ходил на рождественскую мессу.

Приходской Ксендз вздохнул и поднялся. Начал мерять шагами канцелярию, щелкая суставами пальцев.

— Бог мой, — сказал он, — на рождественскую мессу! Этого слишком мало для достойного католика. «Помни день священный, чтобы святить его», так написано или нет?

— Я, знаете ли, этим не занимался.

— Если бы в течение последних десяти лет умерший принимал участие в каждой воскресной службе и оставлял на подносе пресловутый злотый, ты знаешь, сколько бы уже набралось?

Приходской Ксендз несколько мгновений мысленно пересчитывал, а потом произнес:

— Похороны будут стоить две тысячи.

Павел почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он увидел повсюду красные пятна.

— Тогда пошло оно все куда подальше, — выпалил он и вскочил со стула.

Через мгновение он был уже в дверях и схватился за ручку.

— Ну хорошо, Божский, — услышал он от стола. — Пусть будет двести.

Когда Старый Божский умер, то очутился во Времени Умерших. Каким-то образом это Время принадлежало кладбищу в Ешкотлях. На кладбищенской стене была табличка, на которой неловко выгравировано: