Деревья живут материей, перетеканием соков из глубины земли и обращением листьев к солнцу. Душа дерева отдыхает после многосущих странствий. Дерево познает мир только благодаря материи. Гроза для дерева — это тепло-холодный, лениво-стремительный поток. Когда она приходит, весь мир становится грозой. Для дерева нет мира перед грозой и после грозы.

В четырехкратной смене сезонов дерево не знает, что существует время и что сезоны следуют друг за другом. Для дерева все четыре состояния существуют одновременно. Частью лета является зима, частью весны — осень. Частью жары является холод, частью рождения — смерть. Огонь является частью воды, а земля — частью воздуха.

Люди кажутся деревьям вечными. Они всегда там, в тени лип на Большаке, ни застывшие, ни движущиеся. Для деревьев люди существуют вечно, но это значит то же самое, как если бы они никогда не существовали.

Треск от топора, грохот грома способны потревожить вечный сон деревьев. То, что люди называют смертью деревьев, это лишь временное нарушение их сна. В том, что люди называют смертью деревьев, есть приближение к беспокойному существованию животных. Чем яснее, чем проницательнее сознание, тем больше в нем страха. Но деревья никогда не окажутся в царстве тревоги, в котором существуют животные и люди.

Когда дерево умирает, его сон, без смыслов и впечатлений, принимает другое дерево. Поэтому деревья никогда не умирают. В неведении о собственном существовании заключено освобождение от времени и смерти.

Когда Правек покинула Рута и стало ясно, что она не вернется, Изыдор решил уйти в монастырь.

В Ешкотлях было два ордена — женский и мужской. Монахини занимались домом престарелых. Он часто видел их, когда они на велосипеде возили покупки из магазина. На кладбище они заботились о заброшенных могилах. Их контрастные черно-белые рясы выделялись на расплывчатом сером фоне окружающего мира.

Мужской монашеский орден носил имя Реформаторов Бога. Изыдор, прежде чем туда отправиться, долго наблюдал за печальным, суровым зданием, спрятанным за разваливающейся каменной стеной. Он заметил, что в саду все время работают одни и те же два монаха. Они там в молчании разводили овощи и белые цветы. Только белые — лилии, подснежники, анемоны, пионы и георгины. Один из монахов, наверное самый главный, бывал на почте и делал закупки. Остальные, должно быть, навечно были заперты в таинственных недрах. Они отдали себя Богу. Именно это больше всего нравилось Изыдору. Быть отделенным от мира, по горло погруженным в Бога. Познавать Бога, изучать порядок его творения и наконец ответить на вопрос, почему ушла Рута, почему заболела и умерла мать, почему умер отец, почему на войне убивают людей и животных, почему Бог разрешает зло и страдание.

Если бы Изыдора приняли в орден, Павел уже не называл бы его дармоедом, не издевался бы над ним и не дразнил. Изыдору не нужно было бы видеть все эти места, которые напоминали ему о Руте.

Он признался в своем намерении Мисе. Она улыбнулась.

— Попробуй, — сказала она, подтирая попку ребенку.