Моя задача вдруг предстала передо мной во всей своей сложности. Я знала, что не пожертвую ни каплей своего авторитета, но подружиться с ним я должна, так как поняла, что это весьма чувствительный ребенок, дружбу которого очень трудно завоевать и очень легко потерять.

Перед тем как он добежал до двери, я позвала его:

– Руперт.

Он обернулся, его хрупкие плечи ссутулились.

– Вернись, пожалуйста, подбери салфетку и извинись.

Он взглянул на меня, глаза его сузились и смотрели холодно, как у его отца. Я заметила, как его худенькая грудь поднимается и опускается от нарастающего в нем гнева.

Затем он заговорил, и я в жизни не видела столько презрения в детских глазах и не слышала его столько в детском голосе:

– Ты мне не нравишься, ты, проклятая янки!

Я продолжала пить свой кофе с нарочитым спокойствием.

– Ты мне тоже не нравишься, – призналась я, – но это не имеет значения. Я думаю, что ты будешь вести себя как джентльмен.

Я чувствовала, что не пробила пока ни единой дырочки в стене его недружелюбия, поэтому спокойно продолжала пить кофе, обдумывая в голове, чем бы пронять этого мальчика.

– Даже если мы и враги, Руперт, мы можем вести себя как рыцари в старинные времена, когда объявлялось перемирие…

Он продолжал гневно сверкать на меня глазами, но мне показалось, что во взгляде его промелькнул интерес. Немного погодя он заговорил, и слова звучали так, будто говорит он их против своей воли:

– Что делали рыцари в старинные времена?

– Хочешь послушать одну историю?

Он был заинтригован и почти уступил. Но затем его лицо ожесточилось.

– Ты проклятая янки. А все янки грязные подонки.

У печи ахнула Маум Люси:

– Господи помилуй!

А Марго бросила сковородку и поспешно схватила Руперта за плечо:

– Мистер Руперт! – увещевала она. – Как вам не стыдно.

Я коротко перебила ее:

– Не обращай внимания, Марго. Руперт не совсем понимает, о чем говорит.

– Нет, понимаю, – упрямо процедил он.

– Да нет, Руперт, – спокойно возразила я, – потому что только очень глупый человек может так думать. А ты выглядишь совсем не дураком.

Он продолжал сверлить меня глазами, сжав маленькие кулачки.

Я прочертила ножом на столе линию:

– Поди сюда, Руперт. Я хочу тебе кое-что показать.

Он колебался, но любопытство пересилило, и он с дерзким видом неохотно, но подошел ко мне.

– Что? – спросил он.

– Видишь эту линию?

– Конечно. Я не слепой. – Он произнес это нетерпеливым тоном, как взрослый разговаривает с ребенком. Я уже поняла, что в этом девятилетнем ребенке есть и зрелость, и способность размышлять, но неуправляемая и требующая дисциплины и контроля. Я знала, что угрозами его не направишь в нужное русло – только убедительными доводами.

Я прочертила полоску поглубже.

– Руперт, – сказала я, – если ты живешь по эту сторону полоски, а другой мальчик – по другую, это значит, что ты хороший, а он плохой?

– Что за глупый вопрос.

– Вот именно, это глупо, правда? Но всего лишь такая же черта отделяет нас с тобой друг от друга. Вот ты называешь меня янки, а сам называешься южанином.

– Но янки отняли папины деньги и сожгли наш хлопок на пристани в Дэриене.