– Господи, Эстер! Когда ты перестанешь быть такой упрямой дурой? Почему ты не пошла прямо мимо них? Эти молокососы не причинили бы никакого вреда.

Кое-как мне удалось выпрямиться и освободиться от его руки.

– А вы-то что беспокоитесь? – спросила я. – Это как раз то, чего я заслуживаю, по-вашему. Вы всем дали это ясно понять во время расследования.

Его рука нетерпеливо рассекла воздух.

– А что ты хотела? Я должен был заставить их поверить в то, что между нами ничего не было – между тобой и мной.

– Мне все равно, что они подумают.

Он кивнул.

– Конечно. Этим все сказано. Ты была готова сунуть голову в петлю, лишь бы не пришлось ни на дюйм пригнуть свою упрямую шею. Честное слово, про нас, южан, говорят, что мы гордецы. Но черт меня побери, если кто-нибудь сможет переупрямить училку-янки.

Теперь я смогла улыбнуться. Потому что поняла, что Руа, несмотря на его ругань по поводу моего упрямства, еще, возможно, беспокоился, попадет моя шея в петлю или нет.

– Значит, вы лгали, когда сказали, что не разделяете с братом его увлечения янки, училкой-саквояжницей?

Его темные глаза сверлили меня, губы были твердо сжаты.

– Да, Эстер, я лгал. Если бы ты не была законченной дурой, то поняла бы это сразу. Мне пришлось спасать эту упрямую шею. А ты не почувствовала, Эстер? В лавке Ангуса? Как они были готовы… – Он оборвал себя, и глаза его помрачнели. – Да, Эстер, я лгал.

Он стоял здесь, его лицо было так близко, что, подняв руку, я могла погладить его по щеке. И радость захлестнула меня. Я не потеряла Руа. Он все еще мой. И когда я осознала, что это правда, горькое одиночество, что так долго висело надо мной, обратилось в ничто. Счастье, с которым я уже распрощалась навсегда, нахлынуло на меня, головокружительное и сладкое.

Я посмотрела ему в глаза.

– Руа, – начала я.

Он отодвинулся с насмешливой улыбкой на губах.

– Иди, Эстер. Училке не стоит флиртовать посреди площади, даже если ей с большим трудом удалось избежать виселицы.

Гуляя по плантации, я думала, что никогда еще не видела этих мест такими прекрасными. Убранные поля сладко спали в этот ранний час. Лес, окаймляющий их, вспыхивал яркими язычками сумаха, оранжевыми, лимонными и коричневыми. Дождевые капли радужно переливались в лучах восходящего солнца, как драгоценные камни на ветках кустарников. И где-то в глубине влажного леса пересмешник пел прощальную песню осени. И прощальную песнь Эстер Сноу, подумала я. Потому что я расставалась с Семью Очагами.

Когда-то я сказала: "Они мои, они мои. Я не отступлюсь от них", хотя тогда не имела на них права. Теперь по закону я могу ими владеть, а я от них отказываюсь. Потому что в тот день, два месяца назад, когда Руа вернулся ко мне, он убедил меня, что мы никогда не сможем жить в Семи Очагах.

– Мы не имеем права, – сказал он, глядя мне в глаза, пристально и мрачно. – Мы не имеем права – и ты знаешь, почему.

Я смотрела на него, пытаясь понять, что ему известно – о чем он догадывался, – и в его глазах я прочитала ответ. Теперь они были полны нежности и сочувствия.

– Сент был дьяволом.