Это мне наказание. Я прошла свой темный, извилистый путь, пошла на все, чтобы свести концы с концами, даже – впервые я признала это, – даже на убийство. Я думала, что за спокойную жизнь могу заплатить чем угодно, и все же не обрела я покоя. И поняла, почему. В борьбе за материальное благополучие я не подумала об истинном благополучии, благополучии души. Разве найду я теперь покой, хотя Семь Очагов теперь мои? Сент-Клер мертв, и я помогла ему умереть, и Руа, Руа, который так понимал меня, меня же и бросил.

Погруженная в эти мысли, я почти не замечала никого вокруг по дороге к пристани, не думала о толпившихся у стен юнцах, не придавала значения их оскорбительным и наглым усмешкам. Только когда вдруг один из них, здоровее и нахальнее остальных, направился ко мне и стал у меня на дороге, я очнулась.

– Когда у вас найдется время, мэм, не дадите ли вы мне парочку уроков. А то я так плохо учился в школе, что двух слов не свяжу.

Его сощуренные, злющие глазки словно пачкали меня своим взглядом. Но у меня не было защиты, как у достойной женщины, чтобы оградить себя от оскорблений проходимцев и уличных хулиганов. Хотя я заметила, что он еще почти мальчик.

– Отойдите, пожалуйста, – холодно сказала я и пошла дальше. Но он не отставал. Он скакал передо мной, нагло усмехаясь. Его приятели тоже двинулись за мной, обмениваясь на ходу замечаниями по поводу моей внешности и поведения. Их реплики становились все оскорбительнее, пока самый наглый из них снова не преградил мне дорогу.

– Ну хватит, – ухмыльнулся он, – чего ломаться, когда молодые люди так ухаживают. Уж я-то точно потеплее, чем ваш муженек сейчас.

Это вызвало непристойный хохот среди его дружков. Обнаглев от этого смеха, он взял меня за руку.

– Убери от меня руки, – приказала я, и мой голос задрожал от отвращения.

Он снова ухмыльнулся:

– Ну, так нельзя, мэм. Мы просто хотим проводить вас до пристани. Может, сами выберете, с кем хотите пойти.

– Пошел вон с дороги, – снова приказала я и остановилась, потому что дальше не было возможности идти. Скалившиеся физиономии были вокруг меня и сальными глазками шарили по моей фигуре, и, хотя я повторила: "Отойдите прочь", я понимала, что голос мой звучал неуверенно, потому что дрожал. И мне было стыдно за эту дрожь в голосе. Тошнота подступила к горлу. Они все насмехались и дразнили меня, протягивая ко мне руки. А рука, которая уже держала мою, поползла вверх по моему плечу.

Это произошло так быстро, что я не поняла, откуда вдруг у него на щеке появился красный рубец. Я увидела испуг в его глазах, и затем все они разбежались, выкрикивая грубые ругательства на ходу. Впервые с тех пор, как я носила ребенка, я была готова упасть в обморок. Я падала, падала. Туман, ослепительно светлый, надвигался на меня со всех сторон. Затем меня подхватила и крепко держала чья-то рука. Это был Руа. Руа с уздечкой Сан-Фуа в одной руке и с хлыстом, которым он щелкнул по щеке моего мучителя, – в другой. Его лицо возникло передо мной таким бледным и напряженным, когда у меня прояснилось в глазах, а на лбу у него выступали бусинки пота.