И вот в самый разгар этой волнующей беседы, когда мнения журналистов относительно возможных последствий испытания атомной бомбы в ЮАР разделились в зависимости от того, средства массовой информации какого противостоящего блока они представляют, корреспондент агентства Франс Пресс, известный своей зловредностью по отношению к представителям стран социалистического содружества, неожиданно обратился ко мне. Ехидно улыбаясь, он попросил меня прокомментировать обстановку в ЮАР и высказать свое отношение к ее экспансионистским устремлениям по отношению к так называемым «прифронтовым государствам».

Честно говоря, мне совсем не хотелось высказываться на эту тему, и не потому, что я в ней не разбирался, а именно потому, что разбирался слишком хорошо: как раз накануне я получил из Центра ориентировку об обстановке в южноафриканском регионе, и, стало быть, квалифицированный комментарий мог навести моих собеседников на мысль, что я пользуюсь не только открытыми источниками информации.

По этим соображениям я решил уклониться от ответа, сославшись на то, что Советский Союз не поддерживает дипломатических отношений с ЮАР, и поэтому мне не слишком удобно высказываться по этому поводу.

Продолжая ехидно улыбаться, корреспондент оглядел своих коллег-журналистов, и по его глазам я понял, что сейчас он сделает мне какую-нибудь гадость.

Так и случилось: не слишком громко, но так, чтобы его услышали все, кто стоял рядом, он сказал:

— Напрасно вы скромничаете, месье Вдовин. Я уверен, что отсутствие дипломатических отношений не может помешать офицеру КГБ знать все, что происходит в ЮАР.

Конечно, с его стороны это было откровенное хамство, извинить которое не могло даже то обстоятельство, что к концу приема корреспондент был уже в приличном подпитии. Но самое интересное, что он не только правильно определил мою ведомственную принадлежность (представляемое им агентство вполне могло пронюхать что-нибудь о событиях, произошедших около года назад в натовской стране, после чего я так стремительно уехал), но и высказал совершенно справедливое суждение относительно моей осведомленности: из той самой ориентировки Центра следовало, что наша разведка тоже не сидела, сложа руки, и сумела добыть кое-какие сведения о создаваемом в ЮАР атомном оружии.

Но в тот момент, когда корреспондент заявил о моей принадлежности к КГБ, мне было не до выяснения причин его необыкновенной проницательности. Если бы мы были с ним наедине, все было бы значительно проще, и мне не составило бы никакого труда нейтрализовать его выпад. Да и он, если бы мы были наедине, никогда не решился бы сказать то, что сказал.

Но сейчас вокруг нас стояли люди, притом в большинстве своем его единомышленники, а это исключало любые неджентльменские поступки, в том числе откровенную грубость и рукоприкладство. Из подобных ситуаций надо выходить интеллигентно, но при этом желательно, конечно, раз и навсегда указать оппоненту его место в этом мире, где спецслужбы играют не менее значительную роль, чем средства массовой информации.

Я заметил, как стоявшие вокруг нас журналисты и прочая публика замерли и с интересом уставились на меня, ожидая ответной реплики с моей стороны.