К третьей четверти уже все в отряде знали, почему он так говорит об американцах. Летом сорок четвертого года авиаполк Ивана Никифоровича воевал с ними бок о бок — вернее, крыло о крыло. По соглашению с союзниками наши провели общую операцию: ночные рейды. С одной, общей базы под Полтавой они летали в Германию бомбить немецкие военные заводы. Наши — на истребителях, они — на бомбардировщиках. Отбомбившись, возвращались назад через полстраны под яростным зенитным огнем. За ними гнались «мессеры». От «мессеров», если те их замечали, даже истребителям уйти было непросто, а уж медленные, неповоротливые американские бомбардировщики и вовсе были отличная мишень. Они несли большие потери после каждого рейда, но ни разу никто из них не отказался от следующего задания.
— Да, мы справимся, — обещал Иван Никифорович то ли нам, то ли тем американским летчикам. — Наши цели ясны, задачи определены, — повторял он.
Так совпало, что вскоре после беседы о той операции кинопередвижка показала, как Кеннеди обменивается рукопожатием с кем-то из нашего ЦК. Кеннеди был красивый и молодой (в отличие от акул), и мы полюбили его еще больше, хоть он и не мог помочь Фиделю (который тоже был красивый и молодой). А еще немного погодя наша самая передовая страна запустила в космос «Восток-5» с космонавтом Валерием Быковским на борту, и разговоры о войне закончились. Политинформации — тоже. Начинался июнь.
Как я уже говорила, начиная с первого дня каникул, дни у нас были заняты работой с раннего утра и до вечера, и потому после отбоя мы засыпали, едва голова касалась подушки. Но четырнадцатого числа в столовую примчался под конец ужина Иван Никифорович. Крепкий, легкий, в серых летних брюках и голубой рубашке, которая очень шла к его светлым голубым глазам, с круглой физиономией и широким улыбчивым ртом, с коротким ежиком совершенно седых волос — он ворвался в столовую, немного запыхавшийся от спешки и волнения, и, сложив руки рупором, проорал: «Отбой переносится!!!» Выдержал паузу, наслаждаясь недоумением, какое прочел на лицах взрослых и наших, и рассказал про «Восток».
Потом мы, дождавшись, пока хорошенько стемнеет, все, вместе с ним и с воспитателями — даже самые младшие, — вышли в передний двор, где встали и стояли, задрав головы в ожидании летящей звездочки, подальше от фонаря под жестяным колпаком, который горел на столбе у ворот. Даже дед с собакой вышли к воротам. Ждали затаив дыхание, молча. Со стороны флигеля тянуло запахами ночных цветов. Тетя Катя и дядя Костя ждали там — не с нами, а у себя на скамейке. Иван Никифорович крикнул, чтобы выключили фонарь: ночь была звездная, и было видно все и без фонаря. И никому не показалось странным, что мы, воспитанники специализированной школы-интерната, бывшего детского дома № 1 поселка Марьинка, стоим там вместе, может быть даже со всей огромной страной, нарушая распорядок, ради того, чтобы на мгновение увидеть в небе свет настоящего космического корабля, который летит по далекой орбите, вычисленной нашими советскими учеными. Мне-то это уж точно не казалось, потому что так текла наша жизнь, и я принимала как данность все, что в ней ни происходило.