– В порядке, – ответил Капустин. – Сейчас выйду. Только каркас расправлю.

– Вам чаю сделать? – спросил голос.

– С лимоном.

На полу рядом с темной медицинской машиной лежала выскочившая из «поляроида» карточка. Капустин поднял ее, не глядя повернул изображением вниз и положил на стол. Потом он пошел в душ.

Через несколько минут он вернулся в спальню, расчесал щеткой мокрые волосы и облачился в костюм (галстук остался висеть на спинке кресла). Вытащив из алюминиевого кейса крохотную бутылочку «Black Label», он свинтил с нее пробку, нагнулся – и достал из-под кровати ракетку для бадминтона. К ракетке длинной нитью был привязан волан. Подбрасывая волан в воздух легкими шлепками ракетки, Капустин вылил виски себе в рот.

– Вот так, – прошептал он, пряча ракетку назад под кровать, – и никакого шотландского мастера…

Сев к столу, он наморщился, словно перед прыжком в воду, и перевернул поляроидный снимок.

Изображение на нем состояло из расплывчатых грубых пятен и линий. Но все-таки можно было различить две рогатые бородатые головы, а между ними – щит с треугольником, в центре которого был, кажется, глаз.

Капустин вынул из кейса переливчатый полотняный мешочек и достал оттуда еще две поляроидные карточки. Они легли на стол рядом с первой.

Фотографии были того же смутно-нечеткого свойства – как если бы кто-то рисовал в фотошопе широким пэйнтбрашем, а потом прятал швы, неумело применяя всякие эффекты и фильтры.

На обоих снимках присутствовали две головы и щит – но на этом сходство кончалось.

На одной фотографии у голов были очень большие косые миндалевидные глаза и какая-то непонятная складка вместо рта и носа. Сами головы напоминали перевернутые груши. Бород у них не было, и рогов тоже. Треугольник на щите был обращен вершиной вниз и вписан в выпуклую окружность.

С другой карточки строго смотрели два одноглазых птичьих профиля с кривыми клювами. На щите между ними вместо треугольника помещался размытый ромб.

– В этом должен быть какой-то смысл, – прошептал Капустин, ероша волосы. – Обязательно должен…

В дверь постучали.

– Товарищ генерал, чай остынет.

Капустин спрятал все три фотографии в мешочек и бросил обратно в кейс.

– Иду, – сказал он.

В отсеке-лаборатории было полутемно. Светились только мониторы. За одним из них – с разверткой радара, покрытой множеством разноцветных закорючек и значков, – сидел утомленный Пугачев. Карманников спал рядом, устроившись на двух повернутых друг к другу креслах.

– Вы прямо свежий как огурчик, товарищ генерал, – сказал Пугачев. – Даже завидно.

– Где чай? – спросил Капустин.

Пугачев указал на бортовой столик, где стоял поднос с двумя железнодорожного вида стаканами.

Капустин взял стакан, отхлебнул – и поднял шторку иллюминатора.

В отсек ворвалось яркое горячее солнце – и пространство сразу словно наполнилось жизнью. Карманников не проснулся, но беспокойно замычал во сне.

– Рассвет, – сказал Пугачев, улыбаясь и жмурясь.

– Хочется верить, – ответил Капустин.

– Как у вас прошло?

– Нормально. А у вас?

– Все хорошо. Вот только американец мимо проходил, – Пугачев кивнул на свой монитор. – RC-135 с выключенным транспондером. Границу не пересекал, но полчаса петлял рядом.