Зажги мне в спальне.

Антонио

Слушаю синьор.

Чем подкрепитесь?

Лиони

Только сном, но сна мне

Ты не подашь.

Антонио уходит.

Надеюсь, он придет,

Хоть на душе тревожно. Может быть,

Мне воздух свежий успокоит мысли:

Ночь хороша; левантский ветер мглистый

В свою нору уполз, и ясный месяц

Взошел сиять. Какая тишина!

(Подходит к раскрытым жалюзи.)

Как не похоже на картину бала,

Где факелы свой резкий блеск, а лампы

Свой мягкий разливали по шпалерам,

Внося в упрямый сумрак, что гнездится

В огромных тусклооких галереях,

Слепящий вал искусственного света,

В котором видно все, и все - не так.

Там старость пробует вернуть былое

И, проведя часы в работе трудной

Пред зеркалом, правдивым чересчур,

В борьбе за молодой румянец, входит

Во всем великолепье украшений,

Забыв года и веря, что другие

Забудут их при этом лживом блеске,

Потворствующем тайне, но -. - напрасно.

Там юность, не нуждаясь в этих жалких

Уловках, цвет свой неподдельный тратит,

Здоровье, прелесть - в нездоровой давке,

В толпе гуляк, и расточает время

На мнимое веселье, вместо сна,

Пока рассвет не озарит поблекших

И бледных лиц и тусклых глаз, которым

Сверкать бы должно долгие года.

Пир, музыка, вино, цветы, гирлянды,

Сиянье глаз, благоуханье роз,

Блеск украшений, перстни и браслеты,

Рук белизна, и вороновы крылья

Волос, и груди лебединый очерк,

И ожерелий Индия сплошная,

Но меркнущая перед блеском плеч,

Прозрачные наряды, точно дымка,

Плывущая меж взорами и небом,

Мельканье ножек маленьких и легких

Намек на тайну нежной симметрии

Прекрасных форм, столь чудно завершенных,

Все чары ослепительной картины,

Где явь и ложь, искусство и природа

Пьянили взор мой, с жадностью впивавший

Вид красоты, как пилигрим в пустынях

Аравии, обманутый миражем,

Сулящим жажде светлый блеск озер.

Все бросил я. Вокруг - вода и звезды;

Миры глядятся в море, сколь прекрасней,

Чем отблеск ламп в парадных зеркалах;

Великий звездный океан раскинул

В пространстве голубую глубину,

Где нежно веет первый вздох весенний;

Высокий месяц, плавно проплывая,

Дает воздушность камню гордых стен,

Дворцов и башен, окаймленных морем;

Колонны из порфира и фасады,

Чей на Востоке был захвачен мрамор,

Впродоль канала алтарями встали

И кажутся трофеями побед,

Из вод взлетавшими, и столь же странны,

Как те таинственные массы камня,

То зодчество титанов, что в Египте

Нам указует эру, для которой

Иных анналов нет... Какая тишь!

Какая мягкость! Каждое движенье,

В согласье с ночью, кажется бесплотным.

Звучит гитара: то бессонный кличет

Любовник чуткую подругу; тихо

Окно открылось: он услышан, значит;

И юная прекрасная рука,

Сама как бы из лунного сиянья,

Столь белая, дрожит, отодвигая

Ревнивую решетку, чтоб любовь

За музыкой вошла, - и сердце друга

Само звенит, как струны, в этот миг.

Вот фосфоритный всплеск весла, вот отблеск

Фонариков с бортов гондол проворных,

И перекликом дальних голосов

Хор гондольеров стих на стих меняет;

Вот тень скользит, чернея, на Риальто;

Вот блеск дворцовых кровель и шпилей...

Вот все, что видно, все, что слышно в этом

Пеннорожденном землевластном граде!..