— Бабушка! Совсем с ума сошла надевать на меня это?!
— «Это», как ты снисходительно его назвала, было подарком, который моя мать получила от твоего прапрадеда, прежде чем они навсегда покинули Польшу, девочка моя. Он сам сделал эту звезду, чтобы служила напоминанием о том, что где бы мы не оказались и кем бы не стали в глазах общества, эта звезда будет всегда напоминать ей о том, кто мы на самом деле есть. Это не просто красивая безделушка, это символ, память, напоминание о том, что ты действительно принадлежишь к богоизбранному народу, как было писано в Торе, а не в этой книжке этого полоумного Гитлера. Ты принадлежишь к богоизбранному народу, и должна этим гордиться, что бы все вокруг не говорили. Моя мать дала это мне перед смертью, а я вручила это твоей матери, когда она выходила замуж. Теперь мы обе согласились, что она должна стать твоей, чтобы потом ты передала её своей дочери. Я знаю, что носить ты её, конечно, не сможешь, никто из нас не носил, но ты можешь хранить её в каком-нибудь тайном месте, и когда настанут тяжкие времена, ты вынь её оттуда и вспомни, как наши праотцы страдали в Египте, и Господь спас их. И снова спасёт. Эта звезда будет давать тебе силы, когда будет казаться, что надежды уже не осталось. — Я увидела, как бабушка украдкой смахнула слезу. — Аннализа, я только молюсь Богу каждый день, чтобы не склонили они тебя на свою сторону, чтобы ты не стала одной из них…
Я почувствовала, как слёзы начали жечь глаза. Я никогда и не подозревала об этом маленьком фамильном сокровище, и уж тем более никогда не думала, что моя бабушка боялась, что я начала симпатизировать политике партии, чьей едва ли не первостепенной задачей было создание свободной от евреев Германии, что по сути означало убийство тех, к кому я принадлежала. Мне вдруг стало ужасно стыдно, что, погружённая в своё счастье, я совершенно забыла о том, что творилось в стране. Нет, даже не так: я нарочно закрывала на это глаза, потому что меня это не касалось, и если я этого не видела, то, может, ничего и не происходило, может, это были всего лишь слухи, распространяемые антиправительственной пропагандой. Только вот это были отнюдь не слухи, и в руке своей я сжимала напоминание об этом: маленькую шестиконечную звезду, которую мои менее удачливые соотечественники должны были теперь носить нашитой на на одежду.
— Бабушка, я никогда не стану одной из них, клянусь тебе, никогда. И Генрих, он тоже не такой, он знает обо мне, и всё равно на мне женится.
Бабушка явно удивилась такой новости, но всё же отреагировала куда спокойнее моей матери.
— Он узнал, что ты еврейка?
— Я сама ему сказала. Он ответил, что ему всё равно.
После короткой паузы бабушка улыбнулась.
— Ну, может, он не такой уж и putz, как я думала.
Я улыбнулась в ответ.
— Раз уж он такой терпимый к нашему роду, может, он согласится на небольшое одолжение старой женщине? — хитро добавила она.
Глава 9
Около половины одиннадцатого Норберт постучал в дверь и сообщил, что приехал Генрих. Я уже была полностью одета, только мама заканчивала заправлять белые цветы мне в волосы. Я спросила у Норберта, был ли Генрих один и, получив утвердительный кивок, быстро выбежала на лестницу. Генрих, в своей парадной форме, разговаривал внизу с отцом и не заметил меня, пока я его не окликнула.