После завтрака Билли достал свой лучший нож – с острым, как иголка, кончиком. Он долго точил блестящий клинок небольшим наждачным камнем, затем пощупал лезвие мозолистым пальцем и наконец опробовал на своей верхней губе.

По дороге в конюшню Джоди заметил, что молодая трава уже здорово подросла, а жнивье с каждым днем все больше тает в зеленом самосеве. Утро было морозное и солнечное.

Джоди с первого взгляда понял, что пони стало хуже. Глаза у него были закрыты и запечатаны твердой коркой гноя. Голова висела так низко, что нос почти касался соломы. С каждым выдохом он издавал тихий стон – глубокий и терпеливый.

Билли поднял слабую голову и быстро полоснул ножом по шишке. Из раны брызнул желтый гной. Джоди держал Габилану голову, пока Билли обрабатывал рану карболовой мазью.

– Ну, теперь точно поправится, – заверил он Джоди. – Вся хворь – от этого желтого яда.

Джоди недоверчиво покосился на Билли:

– Он ужасно болен.

Билли долго раздумывал, что бы сказать, и уже хотел выдать очередное пустое утешение, но вовремя опомнился.

– Да, болен, – наконец проронил он. – Но я и не таких вытаскивал. Если он не схватит воспаление легких, мы его вылечим. Теперь побудь с ним. Станет хуже – сразу зови меня.

После ухода Билли Джоди долго стоял рядом с пони и гладил его промеж ушей. Тот не крутил головой, как раньше, когда был здоров, а его стоны становились все более утробными.

В конюшню, призывно виляя хвостом, заглянул пес Катыш. Джоди так задело его прекрасное самочувствие, что он нашел на полу большой черный ком и швырнул его в собаку. Катыш взвыл и убежал зализывать ушибленную лапу.

Через несколько часов Билли Бак вернулся и снова дал Габилану подышать целебным паром. Джоди наблюдал за его действиями, надеясь, что пони снова полегчает, как вчера. Дышать он стал свободнее, но головы так и не поднял.

Воскресенье тянулось медленно. Днем Джоди сходил в дом, принес оттуда постель и разложил ее на сене в конюшне, даже не спросив разрешения у матери. По ее взгляду он понял, что сейчас ему позволено почти все. Вечером он повесил фонарь над стойлом и оставил гореть. Билли велел ему время от времени растирать Габилану ноги.

В девять часов поднялся сильный ветер. От монотонного воя за стенами конюшни Джоди, несмотря на тревогу, потянуло ко сну. Он забрался под одеяло и уснул, но глухие стоны Габилана преследовали его всю ночь. А потом что-то загрохотало, и Джоди наконец проснулся: по конюшне гулял ветер. Джоди вскочил и увидел, что дверь распахнута, а Габилана в стойле нет.

Он поймал болтающийся фонарь и выбежал на улицу, где буйствовал ветер. Габилан плелся в темноту, опустив голову и медленно, почти машинально передвигая ногами. Когда Джоди подбежал к нему и, ухватив за челку, повел обратно в конюшню, пони и не думал сопротивляться. Он стонал все громче, а дыхание все пронзительнее свистело в легких.

Джоди был рад, когда на рассвете в конюшню пришел Билли Бак. Несколько секунд он смотрел на пони так, словно впервые его видел, а потом принялся опять щупать его бока и уши.

– Джоди, – сказал он наконец, – я сейчас кое-что сделаю… Тебе лучше этого не видеть. Сбегай пока домой.