– Я не знаю! Не знаю! Но если любишь, можно простить все! И моя мама простила, и мой отец никогда не поднял на нее руку, никогда ей не изменял. Для него семья все! Когда потребовалось, отказался от успешного бизнеса ради безопасности семьи! А твой отец от чего отказался ради тебя?! Или тебя держали в неведении от его дел, чтобы на совершеннолетие принести в жертву для избиения девственницу!? И ты принял бы это?! Ты бы стал таким же, как твой отец?!
Мы были так близко. Неприлично близко. Его горячее никотиновое дыхание опаляло кожу лица, губы сжаты, а глаза метали молнии. Я бы еще много хотела сказать, но он вдруг взял меня за горло, сжал его так сильно, что стало трудно дышать. При этом почти коснулся губ.
– Рыжую.
– Что? – не поняла я. Может быть потому что воздуха в легких все меньше, а может быть потому что кожа его рук жжет меня изнутри, превращая в тающее сливочное масло. Я вцепляюсь в его руку ногтями. – Отпусти.
– Я бы хотел себе рыжую девственницу. Я бы хотел себе тебя. Я так давно тебя хочу, что готов поверить во все, готов отпустить тебя домой. Сделать все, только чтобы ты полюбила меня. Простила меня.
Я не знала, что на это ответить, не знала, как произносить слова, как составлять из них предложения. В один миг гнев и злость трансформировались во что – то очень опасное, очень взрывоопасное, готовое рвануть в любой момент.
Мне нужно бежать, рвануть, взять бритву, что лежит совсем рядом, а я пошевелиться не могу, вздохнуть не могу, только смотреть в его глаза и сгорать изнутри. Его губы словно вспышка спички поджигают фитиль, огонек на котором стремительно бежит к взрывчатке. Он целует меня жадно, больно, наказывая за слова, которых он не хотел слышать, за правду, которая ему не понравилась. А я отвечаю. Твержу себе, что этого не должно быть, я не должна купаться в его грубости, в его силе и тяжелых эмоциях, но я не могу остановиться.
Не могу даже пискнуть, когда он обхватывает вместо горла мой затылок, а второй рукой находит грудь. Меня как током прошибает. В груди рождается утробный стон, и я обхватываю его широкие плечи, словно цепляясь за крохи разума.
Но они исчезают, когда он укладывает меня на постель и пальцами гладит соски, не отпуская из плена губы. Целуя, терзая, мучая. А затем его пальцы уже между ног, мягко и нежно нажимают на бугорок, не дают стыдливо свести ноги, дарят ощущения, которых я так и не дождалась ночью.
Я не способна соображать, думать, мыслить рационально, сейчас я одна сплошная струна души, на которой Богдан умело играет, прекрасно зная, как именно нужно ее настраивать. Я хотела доказать ему, как он не прав в своем заблуждении, а оказалась в ловушке собственного заблуждения сама. Ведь он наверняка делает это с какой – то целью, но мне все равно. Сейчас мне наплевать на все, кроме его мускулистого тела, что давит на меня сверху, его языка и губ, обжигающих меня, кроме его пальцев, творящих волшебство.
Глава 18. Аня
Я даже не поняла, когда он снял с меня футболку, когда снял свои штаны. Даже не осознала, когда поцелуй превратился в прелюдию к чему – то большему.