Он наливает в кружки шипящий напиток, и одну протягивает мне.

– Ты же любишь шампанское.

– Даже если люблю, это не значит, что я буду пить с тобой.

– А ты не пей со мной, а одна, – он ставит кружку на стул, который пододвигает ко мне, а сам делает глоток. – Ну давай, насыпай. Чего я еще не знаю про отца, который любил меня шестнадцать лет.

– Он может и любил тебя. – убираю лезвие и вытираю несколько капель крови о простыни. Невольно смотрю на место возле подушки, там тоже были такие же капли. – Но это не значит, что он был нормальным.

– Нормальным. А кто из нас нормальный, а?

– В стране долгое время действовала группировку, которая брала симпатичных детишек из детских домов и отправляла их в Европу. Там детей развозили по притонам, а затем продавали в пожизненное рабство. И над всем этим стоял твой отец.

– Андронов.

– Он тоже! Но твой отец был над всем этим! У него по всюду были люди, мой отец даже внедрился в эту контору, чтобы помогать деткам.

– Вот тебе по ушам-то наездили. А ничего, что твой папаша был в доле?

– Был, да! Они тогда с мамой чуть не развелись из-за этого, но мой папа помогал детям найти новый дом, что значительно уменьшало доход твоего отца. И когда все вскрылось, Ломоносов стал организатором похищения моего брата с его беременной невестой. Они и меня хотели украсть с Серегой, но не успели. Для тебя это конечно фигня, но сколько людей страдали из-за него? Это уже не говоря о том, что он любил бить женщин. Ты думаешь твоя мать просто так от него сбежала? Он ее выставил, когда она ему стала не нужна, поместил в притон с проститутками, из которого ее спас ее родной брат. Ты вообще знаешь, что у тебя есть дядя. Что он искал тебя, что он землю перерыл… – говорю все это почти на одном дыхании, пока злой как черт Богдан не поднимается, опрокидывая стул и не кричит:

– Хватит! Хватит пиздеть!

– Но я не вру! Это все правда! Правда! Твой отец был садистом, он бил своих любовниц плеткой в кровь, он торговал детьми и угрожал целым семьям. У моего отца просто не было выбора, пойми! Если бы он не убил его, то твой отец пришел бы за нами, за всеми нами.

– Но был бы жив!

– Жизнь одного садиста против сотни невинных людей!

– Жизнь моего отца! Человека, которому я обязан всем!

– Тем, что ты жил в изоляции, почти не выходил из дома и жил мыслью, что ты принц империи? Только империя эта была построена на крови! Понимаешь? На трупах людей!

– А твоя империя на чем построена? Не на том же? Ты в курсе, чем твой отец занимался, чтобы подняться.

– Он шантажировал людей, знаю. Снимал на камеру их пороки, а потом выбивал деньги, знаю.

– И тебя это устраивает, верно. Благодаря этому ты спишь на шелковой постельке, так почему я должен быть недоволен?

– Он изменился, он сделал много хорошего!

– А то, что он насиловал твою мать?

– Моя мать, – я сглатываю, отрывками вспоминая разговоры из детства, которые могли бы быть подтверждением его слов. – Она любит папу. И если в их прошлом были проблемы…

– Так ты это называешь? Проблемы?! – заорал он, подойдя ко мне вплотную, вынуждая запрокинуть голову и смотреть в его бездонную тьму глаз. – То есть мой отец зло, а у твоего были проблемы? Бить женщин, насиловать, держать в плену! Это значит проблемы? Это значит можно простить и жить дальше, словно ничего не было? Может и ты бы могла меня простить? Полюбить? Принять этот образ жизни?!