Я даже время не знаю. Сейчас, между нами оно словно застыло. Сейчас, между нами есть только мы.

Да, я в клетке, но врать себе хочу и признаюсь смело, мне это нравится. Нравится его грубые словечки, манеры, даже то, как крепко он руку мою держит, словно потерять боится. И я ногтями спину его царапаю. Чувствую, как его грудь плющит мою, как его пальцы шершавые помогают себе половы губы раскрыть, как вход для орудия мести.

И если даже я всего лишь повод отомстить, то пусть будет так, потому я еще никогда не испытывала такой противоречивой смеси чувств к парню, да и вряд ли испытаю.

Он целует меня жадно, властно, почти жестоко, словно наказывая за то, кто я, за мою фамилию, даже наврал мне глупый. Глупый обиженный мальчик в великолепном теле мужчины.

Головка, горячая, гладкая, сухая пытается проникнуть в меня. Я напрягаюсь, впервые осознавая, что его член, не маленьких размером попытается вместиться в меня. Он давит сильнее, а я глаза распахиваю, поцелуй прерываю, хочу притормозить, потому что у него планов быть нежным точно нет. Он, не церемонясь, толкается в меня, несмотря на то, что я в него упираюсь, шепчу:

– Стой, больно.

Он снова целует меня и сильнее давит, почти разрывая меня надвое. Я вся сжимаюсь, пытаясь привыкнуть к этой боли, он она только усиливается, с тем, как Богдан толкается сильнее. До самого конца.

– Больно, скотина ты такая! Мне больно!

– Так можешь ты расслабишься, или член мне оторвать хочешь, – шипит он и рвано дышит, я вздрагиваю от кали пота на шее. – Расслабься.

– Давай я тебе кочергу в зад вставлю и предложу расслабиться.

– Я еще не готов к таким близким отношениям, – еле выговаривает он, полностью опускаясь на меня, входя своей кувалдой до самого конца. И я кричу, реву, а он мне рот закрывает, слезы слизывает. – Да потерпи ты, должно пройти.

– А не проходит, – ною я, ладонь его кусая, а он выдыхает хрипло и пытается член достать, а мне еще больнее. – Отрастят себе чудовищ, а потом девушек невинных насилуют.

– Ну уже и невинных, – целует он меня снова и двигаться пытается, а я челюсти сжимаю. Пытаюсь хоть как-то к ощущению привыкнуть, когда тебя рвут изнутри.

И тут в дверь стучат так громко, что мы вздрагиваем.

– Лом! Там Костя приехал. Утро уже, пора Самсонову звонить.

Утро? Темно же было!

Богдан словно вспоминает что – то, пытается встать, а я в него вцепляюсь.

– И ты меня так оставишь?

– Ну я еще вернусь, не переживай. Закончим начатое. – он еле выходит. – Да не дуйся, все равно нормально потрахаться не получится. Сходи в душ. Сейчас заживет все. Эй!

В него летит подушка, затем лампа прикроватная, которая разбивается об дверь Книги, что рядом с кроватью лежат.

– Больная что ли?!

– Да свали ты уже к своим Димам и Костям, а меня в покое оставь!

– Аня!

Я чувствую, как ярость и обида, смешенные с болью внутренности скручивает. Отворачиваюсь от этого бесчувственного гордона, желая только того, чтобы он остался и погладил меня, обнял, сказал, что я еще получу удовольствие и это только первый раз, а он… Придурок. Дверью хлопает, еще и кидая мне напоследок: