Ырысту швырнул вальтер на землю, покосился вбок. Кучерявый человек с непокрытой головой сказал:

– Медленно. Развернулся

Ырысту повернулся и подумал: как же он так незаметно подкрался? Наверное, разведчик. Или коллега-охотник.

– Петрик! – сказал кучерявый.

Молодой «ни нимец» подхватил пистолет, поднял также свой шмайссер, с двух рук прицелился в Ырысту. Лупень македонский!

А рыже-кудрявый с глазами навыкат убрал карабин, сделал неуловимое движение всем телом и врезал Ырысту по челюсти. Последняя мысль была: «рожа знакомая», и потерял сознание.

Когда Ырысту очнулся, он обнаружил, что лежит на боку с краю широкой поляны, на которой расположились лесные разбойники, было их – сосчитал, чуть разлепив глаза – шестнадцать человек, все вооружены, разнообразно одеты: мундиры вермахта, полицейская форма, несколько человек в гражданских кургузых пиджачках и огородных картузах. Пахнет едой, отряд перекусывает. Как они там называются? Бандерлоги. Да-да, тушенкой пахнет, это ни с чем не спутать. Бандеровцы, вот как. Руки онемели, они связаны за спиной, карманы вывернуты, с ноги отлетела перевязка, на ссадину налипли зеленые травинки.

Кучерявый сидел на земле рядом. Он заметил, что Ырысту пришел в себя, ухмыльнулся:

– Я ж говорю: вырубаю на тридцать хвылин. Ровно!

Смутно знакомый, светло-голубые глаза в обрамлении веселых морщинок. Кудри эти. Кого-то он напоминает. Может, служили вместе, потом он переметнулся? На полчаса он вырубает! Харя полицайская.

– А поворотись- ка сынку! – насмешливо сказал кудрявый и перевернул Бардина на спину.

– Ты развяжи мне руки, батька. Ей-богу поколочу, – проворчал Ырысту.

«Батька», бывший едва ли много старше пленника, посмотрел на Ырысту с интересом, приподнял его за шиворот, посадил, но руки развязывать не стал. Окрикнул кого-то, то ли по фамилии, то ли по кличке: «Сырый».

Сырый – видимо, командир этих олухов – лысый мужчина в возрасте подошел с грозным видом. Он дожевывал пищу, жирные потеки блестели на пепельной щетине. С ходу обозвав Бардина «советским шпионом», Сырый спросил, за кем следил Ырысту, и что большевистским прихвостням здесь надо. Певучий говор, подумал Бардин, ему бы «Зоряну ясную» петь в составе хора, а не партизанить.

– Моя, дядька, не за кем не следил, – с деланым акцентом сказал Ырысту. – Мне до вас, прости пажаласта, дела нет никакого.

Тогда Сырый назначил пленника калмыком и спросил кто такой вообще. Кто ты по жизни?

– К чему ты спрашиваешь, если документы у вас? – показав подбородком на вырванный с мясом нагрудный карман, сказал Ырысту. – Пусть, если не ясно, вон кудрявый переведет.

Кудрявый сделал на лице точеную улыбку, он уже перевел. А Сырый будто сам с собой говоря, вслух поразмыслил: расстрелять по-быстрому комиссарскую узкоглазую морду.

– А что тебе моя морда? – взбеленился Ырысту. И прикинул линию поведения, дающую шанс выжить. – Что тебе глаза мои? Что вы против узких глазов имеете? То москали покоя не давали, теперь эти. А за «комиссара» у моих земляков принято сразу нос ломать. Так что не права ты, дядя, не правда твоя.