Вот тут-то все и примолкли… А пока молчали, вожак Пепелюга наперёд вылез. Сусалы подобрать не успели, а он уж за всех согласие дал. В коренные теплынцы ему, вишь, захотелось!.. Мигом начал ватагу сколачивать, сам себя старшим назначил…
Ох, погорельцы, погорельцы… Чего ради, спрашивается, жилы рвём? Самого Пепелюгу в теплынцы, может, и запишут, но чтобы всех поголовно… Сомнительно…
Пепелюга злобно фыркнул и сбежал по изволоку вниз. Гультяи — они и есть гультяи! Ишь, притомились! Руки у них отвисли, плеча оттянули!.. Семеро одну соломину подымают…
В дальнем конце котлована вразнобой бухали молоты. Угрюмые дюжие мужики, расставив ноги поширше, гвоздили с оттяжкой тяжёлыми кувалдами в торцы свай. По высоким козлам метался смуглый чернявый сотник и честил всех по-гречески охломонами да паразитами…[101]
Внезапно один из молотобойцев привлёк внимание Пепелюги. У вожака погорельцев непонятно с чего ёкнуло сердце, стоило ему бросить взгляд на этого рябого долговязого детину. Как бы невзначай подобрался поближе, вгляделся искоса… Да быть того не может! Вгляделся ещё раз…
На высоких козлах, подоткнувши зипун, тяжко махал кувалдой не кто иной, как бывший волхв Соловей, на которого когда-то рявкнули бранно недра земные: придушенных, дескать, в бадье спускаешь… Так его же в Навь живьём забрали, Соловья-то!.. Неужто обратно выгнали?.. Ну и дела… Уродила мама, что не принимает яма…
Пепелюга был потрясён. Вернулся к погорельцам и наорал на них особенно громко. В сторону молотобойцев старался более не глядеть.
Бесперечь сыпался мелкий дождик. Кругом нагло сияла жирная глина, проедали в ней дорогу ветвистые красные ручьи. Сваи доставляли по Сволочи в лодках. Плотами гнать — растеряешь, а каждая свая на счету, острия железом окованы. На четвёртый день поднялся бечевой с Мизгирь-озера червлёный крутобокий корабль, привёз нечто и вовсе дивное: часть какой-то хитрой преогромной махины — почти сплошь железную. Груз свалили поодаль, а корабль тут же воротился, откуда пришёл, забрав в бурлаки добрую половину землекопов. И пошло-поехало!.. Вниз вода несёт, вверх нужда везёт… Погорельцы лишь косились опасливо на превеликий рычаг и некое черпало, в коем мог бы свободно уместиться двупрясельный дом, да гадали втихомолку, что же всё-таки князюшка теплынский Столпосвят затеялся изладить в вырытом ими котловане.
Пепелюга бранился по-чёрному, но делать нечего — пришлось ему снова идти в развалины и набирать новых работников. Так сказать, скрести по сусекам… Яма, правда, была завершена, но настоящее рытьё, как выяснилось, только ещё начиналось, причём вкапываться пришлось, жутко молвить, в саму Ярилину Дорогу… Червлёный крутобокий корабль бегал туда-сюда без передышки, привозил то щебень, то дубовые гнутые рёбра, то опять что-нибудь дивное и невразумительное.
Посредине Сволочи — подчас смутно, подчас отчётливо — чернел скалистый остров с ветхою избушкой на взгорке. Ежели не врали, жил там отшельник, собиратель бытей достоверных преславного царства берендейского, поставленный в летописцы ещё покойным царём-батюшкой, не ной его косточка в сырой земле. С самого начала стройки летописца того часто видели стоящим на краешке островка, откуда он, бывало, часами тревожно вглядывался в то, что творилось ныне на теплынском берегу. Потом качал головой и, почёсывая в затылке, снова уходил в избушку…