— Какие? — Каледин тяжело встал с дивана, подошел к следователям и уставился в блокнот, будто увидел его впервые.

— Да вот эти самые, о которых мы у вас уже спрашивали. Если бы вы отмечали просто всенародные праздничные дни, не были бы отмечены семнадцатое и тридцатое мая. Если бы вы отмечали лекционные дни, то тридцать первого декабря, восьмого марта и первого мая занятий не было.

— Я уже не помню, столько времени прошло… Наверное, у меня были намечены какие-то встречи, — пробормотал Каледин.

— Надо же, какое совпадение, именно в эти дни были обнаружены трупы семерых девушек. И отсчет начался с Ольги Алехиной, которая вам очень нравилась. Помните — красивая девушка с длинными золотистыми волосами и обаятельной улыбкой? — с издевкой проговорил Турецкий.

— Немедленно прекратите, — задрожал от гнева Каледин, — кто вам дал право издеваться? Чего вы хотите от меня?

— Немногого. Объяснений — что это за даты, которые дважды отмечены вами и в календаре, и в блокноте?

— Я уже сказал, не помню, — твердо ответил Каледин, сдерживая себя изо всех сил.

Яковлев тем временем достал из дипломата пластиковый пакет, сложил туда блокнот и календарь и сел за стол писать протокол. Потом подозвал Каледина:

— Распишитесь, пожалуйста. — И вставил в его одеревеневшую руку шариковую ручку. Тот поставил какую-то закорючку, потом медленно вернулся к дивану и рухнул на него, как будто лишился последних сил.

— Андрей Борисович, а где вы храните свою зимнюю обувь?

— А это еще зачем? — Каледин агрессивно уставился на Турецкого.

— Еще одно вещественное доказательство. Может, вам повезет, и следы ваших ботинок не совпадут со следами, обнаруженными на месте преступления.

Каледин мотнул головой в сторону прихожей:

— В обувном ящике. Зимние ботинки у меня одни. — Он обреченно проследил взглядом за Турецким.

— Вы останетесь дома под подписку о невыезде. Кстати, явка с повинной несколько облегчила бы вашу участь.

Каледин с подавленным видом слушал Яковлева. Потом вдруг спросил:

— Я завтра могу пойти в университет?

— Можете. У вас там что-то намечается?

— Да, вручение наград. Я должен присутствовать.

Когда следователи покинули квартиру Каледина, он бросился ничком на диван и глухо зарыдал в подушку.

В кабинете Гоголева шел разбор полетов.

— Ну, уважаемый Виктор Петрович, можешь опять набирать вес. Ситуация этому очень способствует. Твою главную заботу мы завтра устраним. А когда появится новый маньяк — неизвестно. Может быть, это последний из маньяков. Помнится, любил я книгу в подростковом возрасте — «Последний из могикан». И чего это я ее вспомнил? — как обычно, подшучивал над другом Турецкий.

— Сашка, кончай мозги пудрить. Расскажи лучше, как прошла встреча на высшем уровне.

— Как и предполагалось. Наш ученый все отрицает, почему в его календаре и блокоте отмечены интересующие нас даты, якобы вспомнить не может. Но разъяснились последние две даты, над которыми мы призадумались, хотя версия существовала, — они ему действительно дороги, это его день рождения и его матери.

— Сволочь, таким образом отмечать день рождения матери! — сорвалось у Гоголева, хотя обычно он не позволял себе подобных словечек.